Берет кассету.
Вставляет в видеомагнитофон. «Тот самый Мюнхгаузен»…
«Положение было отчаянным. Нужно было выбирать одно из двух: погибнуть или как-то спастись».
«Ну и что же вы выбрали?»
«Угадайте… Я решил спастись. Но как? Ни веревки, ни шеста… И тут меня осенило — голова! Голова-то всегда под рукой, господа… А рука у меня, слава Богу, сильная… А голова, слава Богу, мыслящая… Я схватил себя за волосы и рванул что есть силы… Я рвану-у-ул…
И вытащил себя из болота. Вместе с конем».
«…Вы утверждаете, что человек может поднять себя за. волосы?»
«Обязательно. Мыслящий человек просто обязан время от времени это делать».
«Чушь… Невозможно… А где доказательства?..» «Я — жив…»
Мы живы…
Глава 18
МОСКВА, РОССИЯ
Дома меня ждал сюрприз.
Худенькая русоволосая девчонка лет двенадцати.
Она лежала, свернувшись калачиком в подъезде, у батареи.
Спиртным не пахло. Попытка разбудить не увенчалась успехом.
Одета она была тоже слишком легко по такому времени: джинсы, худосочный свитерок и куртка на «рыбьем меху». Закатал рукава: руки чистые, «трасс» нет; хоть это слава Богу…
Дыхание ее было едва слышным; я поднял девочку на руки — голова безвольно свесилась назад.
Да, машину отпустить я поторопился. Она явно чего-то наглоталась или нанюхалась. «Скорая» приедет через час, не раньше, ну а тормознуть кого-то в такое время с полубезжизненным телом на руках…
Хотя…
Я вышел на край трассы, поддерживая одной рукой девочку за талию, как подвыпившую подружку; в другой веером развернул новенькие синие полтинники…
Если такой автостоп не сработает, значит, я ничего не понимаю в людях.
Автостоп сработал. Хотя и не сразу. Мимо прокатил шестисотый «мере», пара машин рангом пожиже; остановилась черная «Волга»: водила прирабатывал на хлеб насущный в свободное от чиновного хозяина время.
Приспустил стекло:
— Далеко едем?
— В центр…
— По ночному времени…
— Стольник…
Цена была хорошая, даже очень, но по ночному времени… Водила, даже мельком взглянув, заметил, что девчонка — малолетка, а посему мое присутствие рядом сложилось в его куцем воображении в единственно возможную версию… И он не хотел продешевить.
— И — полтинник за скорость, — произнес я, открывая заднюю дверцу.
— Бабки вперед.
— Не доверяешь?
— Хм…
— Куда я денусь-то с «подводной лодки»? Да еще с «довеском»?
— А мое дело шоферское…
— Держи, командир.
— С ветерком, не обижу…
Забираюсь в салон, девочку укладываю головой себе на колени.
— Ты это… Без баловства… — Водитель внимательно наблюдает за мной в зеркальце.
— Да уж какое баловство в наши годы… Водила хмыкает понимающе… А я — закуриваю… На сук упало мне его «понимание»…
Как мечталось в детстве — ни дня без приключений!
— Подружка мне салон не «оближет»?
— Все под контролем.
Если его что и удивляет в данной ситуации, так это то, что девочка в полной отключке, а я — как стекло. Хотя после штурма отечественных дорог на «железном коне» тело еще не вполне отошло от полной стеклоподобности, а душа — от взгляда на мир в стиле «челюскинец на льдине»…
Довольно резво проскакиваем Ленинский проспект.
— Куда рулить-то, уважаемый?
— Пока прямо…
Подкатывать «на рысаке» к дверям больницы я не собираюсь.
— Теперь налево, метров сто. Проезжаем.
— Стоп. Спасибо, командир. Удачи…
«Командир» хмыкает себе под нос нечто неопределенное… Ночная Москва — чего только не насмотришься!
Районная поликлиника за углом, метрах в пятидесяти. Обхожу ее по периметру, пока не натыкаюсь взглядом в неровно мерцающую надпись «Травмпункт» с облезлым красным крестом, больше напоминающим не символ милосердия, а эмблему вермахта на борту подбитого «тигра».
Травмированных, слава Богу, немного. Два мужика и пожилая дама. Мужчинки малость подбиты на голову и не вполне трезвы, у женщины — что-то с рукой: она ее бережно укачивает, словно ребенка.
В ярком люминесцентном свете лицо девочки кажется мертвенно-бледным, словно неживым. Но дыхание я чувствую.
Прохожу через приемную и толкаю дверь в кабинет.
— Эй, мужик, очередь здеся, — пытается остановить меня мужчинка с оплывающей левой стороной лица. Но попытка эта остается вялой и незавершенной: по моему взгляду он понял — если вякнет что-то еще, то его травма усугубится…
— Да что вы, не видите, дочку машина сбила… Папаша сам не свой…
Ну что ж… Я всегда считал женщин догадливее ночных извозчиков…
Врач лет под пятьдесят, с лицом землистого цвета и набрякшими непроходящими мешками под глазами… И похож скорее на Харона, готового переправить любого желающего по ту сторону Леты, чем на целителя.
Доктор сидит за столом и хлебает быстрорастворимый суп из пластмассового стаканчика. Поднимает взгляд:
— Выйдите, я вас не приглашал.
— В смысле…
— Вы что, не видите, я обедаю!
— Ночью?
— Покиньте немедленно кабинет, больной!
Сначала я растерялся… Потом пытался пошутить… Но когда увидел его глаза… Он смотрел так, словно у меня на руках не ребенок и не человек даже, а свернутый коврик из прихожей…
Больной… Если кто из нас и больной… Будем лечить…
— Слушай сюда, парацельс гребаный… Или ты делом займешься, или сожрешь сейчас весь свой инструментарий вместе со шкафом! Девчонка едва дышит!
Целитель стал бурого цвета. И аппетит у него пропал. Совсем. На что я и рассчитывал. Сейчас мыслительный процесс явно ускорился, и айболит натужно соображает, кто я такой… Для «быка» — хлипковат, да и не выговаривают «быки» слово «парацельс»… Для простого гражданина — слишком нагл и накатист…
Остается — СОБР, ОМОН или что-то в этом роде…
Тем временем укладываю девочку на кушетку и сую ему под нос ксиву с орлом на обложке:
— Служба безопасности! Осматривай! Живо! Какой-нибудь демократствующий терапевт стал бы изучать документик детально, чтобы было на кого жаловаться. А этот — старого закала: молча встал и направился к кушетке.
Хотя… Наверное, я несправедлив к терапевтам… Или — к демократам.
