Потом этот уснул…
Дальше я как во сне действовала. Помню только, что Алешку кашей кормила, потом перепеленала — мокрый был по самые уши… Оделась как-то и ушла… Куда — не знаю… В троллейбус села… Ездила долго, может, час или два — все по кругу… По кругу…
Потом вышла. Оказалось — вокзал. Вечер уже. Стою на высоком перроне, поезд мчится, диктор по громкоговорителю чего-то непонятное бубнит… А поезд, он как живой, и глаз у него светится, и нужно просто подождать… И — шагнуть.
Тут он заревел. Раз, другой… Стало просто жутко… Я застыла на месте…
Поезд несся мимо, ветер холодный, и в глаза — труха какая-то летит…
Стихло все тоже разом.
Я перебежала пути, потом — еще одни, еще… Нашла какую-то будку заброшенную, за ней — кусты бузины… Там спряталась, свернулась на каком-то куске фанеры — и уснула…
Проснулась — все как в тумане… Наверное, температура была.
Гляжу — электричка, тетки какие-то с сумками на колесиках…
Зашла в электричку, села у окна…
Так и ехала…
Потом в другую села.
Потом — в третью…
Какая-то женщина мне булку дала с колбасой… А на станции я воду пила, из фонтанчика.
В этой, третьей, я снова заснула.
Проснулась, когда электричка остановилась и все выходить стали.
Вышла на перрон.
Оказалось — это Москва.
Было уже поздно, темнело. Я пошла просто вперед. Реку увидела, мост. На мосту стояла долго и смотрела на воду — она была далекая и маслянисто-черная.
Какая-то машина притормозила: «Эй, подружка, проедемся?»
Я замотала головой и побежала.
Машина догнала. «Да не обидим, по таксе…» — сказал голос.
«Валет, брось, не видишь — чокнутая какая-то… Поехали на „уголок“… — сказал другой голос.
«На „уголке“ — цены, блин…» — «Зато телки первоклассные… Нечего мусор по обочинам собирать… Сегодня хорошо наварили, кончай жлобствовать… Гуляем?»
«Гуляем!» Дверца захлопнулась, и машина уехала.
Я ушла с моста. Там было страшно. Потом брела через темные дворы…
«Эй, девка, иди-ка сюда». Какие-то мужики, перегаром от них воняло… Я побежала… Они гнались за мной… А мне почему-то казалось, что это Вася и какие-то его дружки…
Тут появился Тор. Как из-под земли. Громадный, рыжебородый.
Это был какой-то тупик, с ящиками из-под тары. Те, что гнались за мной, обступили полукольцом, щелкнуло лезвие.
«Вали отсюда, это наша девка», — сказал один.
Тор шутейно так, без замаха, бросил вперед кулак… Хруст, мужик навзничь опрокинулся, даже не ойкнул…
Оставшиеся двое оцепенели.
«Убирайте „перья“, уносите свою падаль… Мне — что одного завалить, что троих…» В руке у Тора оказалась кирка, он поигрывал ею как бы шутейно — она была закреплена ремешком на запястье… Мужики тихо взяли упавшего за руки и поволокли прочь… Знаешь, их даже не кирка та испугала — Тор сказал все настолько спокойно и безразлично… И еще — он даже в лице не менялся. И глаза, вернее зрачки, — черные и застывшие…
«Ты кто?» — спросил он.
«Я — Аля».
«Ты чья?»
«Ничья».
«Где живешь?»
«Нигде».
«Меня зовут Тор. Будешь жить у меня. Надоест — уйдешь».
Потом развернулся и пошел. Даже не поглядел, иду я за ним или нет. А куда мне еще было идти?..
И я стала жить у него. Тогда еще соседи были — первые только уехали, и одна комната осталась свободной. Там я и поселилась.
Тор никогда ни о чем меня не спрашивал — кто я, откуда.
И еще — он был ласков со мной. Но не приставал. И в душу не лез.
— А дома — тебя не разыскивали?
— Нет. Я скучала — но только по маленькому. Он хороший. Потом, через месяц, позвонила домой. Трубку мать взяла. И сразу ругаться… Ну, я наврала ей, что уехала в Москву и в интернате теперь живу. Даже адрес какой-то назвала…
— Она поверила?..
— Не знаю… По-моему, ей все равно было… Лишь бы я не маячила и ее новой жизни не мешала…
— А чего она тебя в Брянске в интернат не определила?..
— Ха… Теперь же за все деньги платить надо… И чтобы устроить, и за содержание…
— Так и не виделись с тех пор?
— Прошлым летом я в Брянск ездила. Втихую. Даже к дому подошла… Настьку во дворе видела. Потом мать с работы…
— Не подошла?
— А что толку? Да и поддатая она была.
— А кем работает?
— Официанткой. Видела — Вася на балкон выходил, все такой же, только пузо больше отросло… К бабушке на могилу сходила, траву повыдергивала, рассказала ей все… Поплакала… Ну-и в Москву уехала.
— Ладно… А как ты в подъезде оказалась?
— В подъезде?
— Ну да. Вчера.
— Тут тоже все как-то перепуталось… Тор в больницу попал…
— В психушку?
— Ну да. Еще осенью прошлой. Он что-то совсем на мели сидел, деньги кончились… Тут кумарить его начало по-страшному… Я как-то слиняла вечером, к шировым подалась, они посоветовали, где дозу взять… Пришла туда… Там спросили: чем расплачиваться станешь… Ну а чем я могу расплатиться — понятно чем…
Только дозы этой Тору — только на легкий оттяг и хватило… Потом совсем плохо стало — выгнулся весь дугой, судорога свела, на «мостике» стоял, на затылке и на пяточках… Тут Саша оказался:
«Скорую» нужно звать… Не то загнется он».
Вызвали «скорую».
Пока ехала — Саша этот шустро так испарился.
Я сказала, что дочь. Врач посмотрел на меня, потом хату оглядел:
«Валить тебе нужно отсюда, дочь, к маме с папой…»
«Он выживет?»
«А хрен его знает».
Потом его укололи чем-то и увезли. Потом я узнала — живой. Но раньше лета не выйдет. Да и куда ему: квартирку тот «инвест» прикарманил. Уже и ремонт, наверное, сделали.
Короче, помоталась я всю осень… В основном по шировым хазам…
— Сама… Пробовала?
— Колоться?
— Да.
— Нет. Как-то, еще когда у Тора жила, взяла тихонько ампулку, шприц, резиной руку перетянула — ну, как он всегда делал… Просто хотела попробовать… Тор как раз в отключке лежал…
Вдруг дверь в ванную распахнулась, стоит Тор… Влепил мне такую затрещину — я аж в стену влетела… А сам взял шприц и все содержимое — ты понимаешь! — все, спустил в раковину. И водой смыл. Сказал:
