Сославшись на усталость, я ушел в свой трейлер. Да и все остальные разбрелись. Сварил кофе, включил «лэптоп», вошел в Паутину. Голова была пустой и гулкой, как полая чугунная чушка. И такой же тяжелой. Я решил, что лягу и посплю, но сначала проясню пару вопросов. И обдумаю, как жить дальше. Впрочем...
Люди часто принимают решения, оценить последствия которых им не дано. Просто потому, что жизнь – не результат решений, а процесс, и предвидеть, к чему приведет самое продуманное решение или самое благое начинание, многим не дано. Боюсь, мне тоже. Да и в решениях, как и в поступках, человеком часто движут эмоции, а не какой-либо план.
Итак, что мы имеем? Два идентичных самоубийства. Не по способу совершения, а по... поведению самоубийц. И по их прижизненному социальному статусу. У Данглара есть все основания не доверять ни мне, ни Вернеру. А вот у меня есть основание Вернеру поверить: пусть и с оговорками.
Что я искал в Паутине? Сообщения о самоубийствах в средствах массовой информации. Работа не из трудных, но и не из приятных. Люди словно сговорились в своем неприятии этого мира. Самое удивительное, что самоубийств больше в странах и городах с достатком. Нищие не ощущают своей нищеты, они в ней живут. Но телевидение и кино все сделали для того, чтобы и эти люди почувствовали ущербность и убожество своей жизни. Всю несправедливость ее. Вот только в бедных исламских странах реакция на несправедливость жизни – острее и жестче. Они готовы умирать, но – «во имя». Так уж повелось: жизнь стоит дешево, а личность, или, как принято именовать на Западе, индивидуальность, нивелируется ритуалами, фатумом, предначертанием. Восток фаталистичен, и время для людей там течет размеренно и кругово; Запад – прагматичен: здесь время – вектор, здесь оно – «прогресс». Оттого люди Запада так болезненно воспринимают каждый жизненный неуспех. И порой стараются покончить с ним – вместе с жизнью.
А с чего начался прогресс Запада? С чумы, выкосившей к концу пятнадцатого столетия половину населения Европы, поломавшей цеховую ограниченность в городах, заставившей оставшихся в живых придумать что-то, чтобы просто выжить...
Меня интересуют не просто самоубийства в обеспеченных странах, меня интересуют суициды в среде самых-самых богатых. И – властных. Особенно случаи с их молодыми отпрысками. За крайний год.
Элита. Дети элиты. Имеющие с рождения все, о чем десятки миллионов их сверстников даже не мечтают, потому что не имеют представления, что такое бывает. Хотя сейчас – век информации. И представление они имеют, но такое, которое у одних порождает зависть, у других – ярость.
Элита, воспринимающая и культивирующая самоё себя как элиту, неизбежно всех остальных воспринимает в лучшем случае как средство достижения цели, в худшем – просто как скотину или мусор.
А если представить группу людей, вдохновленных идеями – не важно, какими, пусть будет якобинское «равенство и братство» или исламистский «джихад», или «крестовый поход», – эти люди, в силу отрешения от собственной жизни – «нам себя не жалко, почему же мы должны кого-то жалеть?!» – сочли бы элитой именно себя, а всех «мировых финансовых воротил» и всю «плутократию» вместе с чадами и домочадцами – просто материалом, гумусом для достижения своих целей – что тогда?
Ну вот, какая-никакая, а картинка. Собьем ее в удобную для пользования рамочку. И – замечательно. Так замечательно, что у меня даже заломило в висках.
Тридцать восемь юношей и девушек. За один год. Из самых-самых. Разброс по странам и континентам – колоссальный. Здесь нет только представителей Северной Кореи и стран с фундаменталистскими режимами. И ни о чем это не говорит: просто они учатся другому и у других. А эти? Оксфорд, Кембридж, Сорбонна, Итон, частные школы Швейцарии...
И что все это может означать? Индивидуальный террор какой-нибудь из упоминаемых в прессе группировок? Очень сомнительно. Индивидуальный террор куда менее действенен, чем террор массовый. Индивидуальный – так, для щекотания нервов и для собственного куража: «юноша бледный со взором горящим...» Чего добились у нас революционные народники? Только того, что вся их организация выродилась и стала сборищем шизофреников и провокаторов. А вот террор массовый – якобинский, большевистский, сталинский – позволяет править.
Впрочем, как рабочая гипотеза – сгодится. Для массового террора нужны деньги. Немалые. Ибо те, что дирижируют, сами привыкли жить обеспеченно и красиво. Теоретики. А с кого можно взять деньги? С богатых. Под угрозой лишения их наследников. И – наследниц.
Версия вторая: деньги. Предположим, некая группа разработала некий препарат, способный лишать воли юных отпрысков и «добровольно и с песнями» прыгать с балконов, вскрывать вены и артерии, топиться в море... Они шантажируют родителей с целью получения выкупа. Почему тогда родители не обеспокоились? Или – требования еще не предъявлялись и то, что происходит, – пока просто «демонстрация силы»? Как в покере: там выигрывают один раз, но по-крупному.
Вот еще одна несуразность: смерть Сен-Клера. С одной стороны, Сен-Клер-старший – фигура для шантажа почти недоступная, с другой – устранять его сына просто для «демонстрации силы» вместо того, чтобы скачать с папаши денежки?.. Впрочем, скачать, может, и пытались, да Сен-Клер-старший остался непреклонен и горд: семейное дело для таких – святыня, да и делу этому не одна сотня лет.
Что еще настораживает с Эдгаром Сен-Клером? Способ самоубийства. Для спортсмена, отмахивающего кролем за довольно короткое время полторы мили, утонуть сложно. Но при большом желании – нет ничего невозможного. Особенно если перед тобой брезжит не черная яма пустоты, но – искристая перспектива жизни вечной, в коей ты сможешь повелевать цветами, океанами, росами, ветрами, стихиями...
И версия третья. Политика. Это те же деньги, только очень значительные. Там, где политика, в схватку или свалку вступают мощные, подпитанные государствами структуры. Наше шаткое положение сразу представляется валким.
Учитывая особый статус Саратоны, здесь вряд ли соберется весь цвет нелегальной разведки со всех весей и континентов. Но те, кто есть, будут активизированны. Причина тоже проста: если чудо-препарат существует, каждый захочет заполучить его первым. Нет в мире совершенства.
За компьютером я просидел часа два; голова стала мутной настолько, что я с трудом уже отделял мысли и представления от полусонных грез, бродивших в ней...
Мысль, какая пронеслась в полусонном мутнеющем сознании, была простой и ясной: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих».
Глава 27
Сначала мне снились какие-то переходы, лестничные пролеты, замкнутые двери... И подъезды были гулкими и странными, а город – знакомый, но чужой, с какими-то башнями, шпилями, вроде даже веселый разноцветностью построек, но это мнимое веселье скрадывалось бесконечным сеющим дождем и масляно отливающей брусчаткой... И я понимал, что где-то в этом чужом и неприветливом городе я купил большую-большую квартиру в старом доме, но где – не помню и не хочу вспоминать, да и страшно мне от ее чужого неуюта и оттого, что я отчего-то знаю, что сама квартира проходная и через нее снуют чужие, незнакомые люди и – настигает тоска... Где я, что мне здесь нужно?.. И я хочу домой... домой... домой...
