Справа высилась полуразрушенная церковь, на которой
поскрипывала облупившаяся вывеска «Склад МТС», слева виднелся длинный
одноэтажный магазин. Здание давно просило ремонта, на его стенах лохмотьями
висела облупившаяся краска. У порога торгового заведения, несмотря на холод,
валялся мужик в ватнике и валенках, возле него сидела довольно большая рыжая
собака. Когда я приблизилась к ступенькам, псина горестно вздохнула и на всякий
случай осторожно зарычала.
– Не волнуйся, – успокоила я ее, – мне твой хозяин без
всякой надобности. Ты бы лучше вместо того, чтобы тут сидеть и злобиться,
сгоняла домой да кликнула хозяйку. А то погибнет мужик, мороз ведь.
Собака вскочила и опрометью кинулась по тропинке вниз, туда,
где чуть поодаль виднелись покосившиеся избы. Совершенно не удивившись тому,
что на пути встретилась дворняга, понимающая человеческую речь, я вошла в сельпо.
Сразу стало понятно, что перемены добрались и до Калинова.
Магазинчик ломился от продуктов и товаров. В 70-е годы тут скорей всего бы на
полках валялись консервы «Частик в томате» и «Голубцы мясорастительные», куски
хозяйственного мыла, ведра да грабли. Сейчас же здесь переливались бутылки,
банки, блестели сигаретные пачки и шоколадки, высились головки сыра и розовые
батоны колбасы. А за прилавком ласково улыбалось «лицо кавказской
национальности».
– Что берем? – зачастил продавец. – Все есть! Ананас хочешь?
Банан свежий, апельсин хороший, киви. Мангу купи, отличная манга!
Чтобы не разочаровывать торгаша, я согласилась на манго и
спросила:
– Дом Натальи Филимоновой где?
Продавец развел руками:
– Прости, никого не знаю. Утром приехал, вечером запер
магазин и уехал. Тут не живу, я москвич.
Оглядев черноглазого, чернобрового, золотозубого «москвича»,
одетого не по погоде в тоненькую летнюю куртенку, я вышла из «универмага» и
наткнулась на бабу в красном пуховике, пинавшую пьяницу ногой, обутой в дешевый
сапог из кожзаменителя. Увидав меня, она прервала свое занятие и со вздохом
пояснила:
– Надоел ирод, пусть бы замерзал себе спокойно.
– Зачем же вы пришли сюда?
– Так собака прибегла, – пояснила тетка, – лает, заливается,
любит гада. И мне жалко.
Потом, помолчав, уточнила:
– Ладу жалко, собаку, а не этого ханурика. И ведь не доведу
его до дома.
Ничего не сказав, я дошла до «Пежо» и села на водительское
место. Поеду по дороге в деревню, авось найду кого-нибудь, кто знал Наталью
Филимонову. В зеркальце мне было хорошо видно, как несчастная тетка пытается
справиться с алкоголиком. В конце концов ей удалось поставить его на ноги.
Мужик сделал шаг и вновь кулем рухнул в снег. Баба заплакала и присела возле
муженька. Неожиданно мне стало жаль ее.
Мой третий супруг, Генка, был запойным алкоголиком, и именно
по этой причине мы прожили с ним совсем мало. Я быстро поняла, что не способна
каждый вечер с бьющимся от волнения сердцем поджидать любимого, гадая, в каком
состоянии он явится домой. Еще мне категорически не нравилось, что Геннадий
валился спать прямо на ковре, не сняв ни пальто, ни ботинок, и уж совсем не
пришлось по вкусу, когда он заявил:
– Да, пью, но почему? Это ты виновата! Дома меня не уважают,
унижают, постоянно спорят, вот и заливаю горе. Если бы у меня была любящая
жена, я бы не срывался!
Как все жены алкоголиков, я прошла несколько стадий. От
приподнято-эйфорической, когда считала, что с пьянством можно и нужно бороться,
до тоскливо-безнадежной, когда поняла: Генку переделать нельзя. По счастью,
этот путь занял у меня не полжизни, а всего лишь год, и через двенадцать
месяцев я сложила чемодан и вернула супруга его маме. Поэтому очень хорошо
понимала бедную тетку.
Вздохнув, я высунулась в окно:
– Далеко живете?
– На другом конце, – сообщила тетка, – у клуба.
– Давайте подвезу.
– Господи, – запричитала баба, – дай вам бог здоровья,
радости и денег побольше.
Я вышла наружу и взяла мужика за ноги, тетка схватила его за
руки. Кое-как мы дотянули пьяницу до «Пежо» и положили возле колес.
– В салон его нельзя класть, – сказала баба, – грязный очень
и сблевать запросто может.
– Давай в багажник, – предложила я.
– Точно, – обрадовалась жена.
Еле-еле подняв каменно-тяжелое тело, мы впихнули его в
багажник, предназначенный для перевозки грузов. Собака, настороженно подняв
уши, следила за нашими действиями. Наконец погрузка завершилась. Я отодвинула
переднее сиденье и велела псине:
– Давай!
Дворняга мигом вскочила в салон и уселась на кожаные подушки
с таким видом, словно всю жизнь раскатывала в новеньких иномарках.
Тетка устроилась рядом со мной и со вздохом сообщила:
– Дети у меня получились хуже некуда, все в папеньку. Пить,
гулять и веселиться, тут они мастера! А чтобы учиться или работать, это фиг.
Я, ничего не сказав, поехала вперед. Интересно, на что она
рассчитывала, беременея от алкоголика? На то, что у нее получится Эйнштейн или
Майя Плисецкая? Странно, однако, что завести ребенка может любой человек,
насколько я знаю, воспроизводить себе подобных разрешено в нашей стране даже
психически неполноценным людям. Хотя, если вдуматься, это очень глупо. Для того
чтобы рулить по городу на авто, следует получить права, а для того чтобы стать
родителями, не надо проходить никаких проверок.
Может, поэтому в нашей стране так много брошенных младенцев.
Нет, следовало обставить дело по-другому. Хочешь плодиться, замечательно, но
сначала сдай экзамен на получение материнских или отцовских прав. Желаешь
завести второго отпрыска, представь справку о доходах, позволяющих прокормить,
одеть и выучить еще одного ребенка. А как же права человека, мигом закричит хор
недовольных голосов. А как же права ребенка, мигом отвечу я.
Когда мы еще жили в Медведкове, в нашем дворе обитала
многодетная семья. Восемь голодных, оборванных ребятишек, вечно замороченная
мама с сумками и отец, никогда не бывавший дома. Все свое время мужик тратил на
работу, чтобы хоть кое-как накормить ораву чадушек. У бедных детишек не было
игрушек, книжек и сладостей. А теперь скажите, не лучше ли в такой ситуации
остановиться на одном сыне или дочери?
– А собака эта, – продолжала как ни в чем не бывало баба, –
умнее моих придурков, а уж характером и не сравнить. Дети – гады, а Лада
ласковая, меня жалеет.
