– Мы поймали привидение, вот оно, – сказала Шура.
– Бежало и стреляло, – ответила я, опуская Хуча, – вот
смотрите…
– Не трожь, – велел Дмитрий Юрьевич. – Глянь, Павлуха, вроде
скрепер.
– Это что такое? – поинтересовалась я.
– Ну, – пояснил Соловьев, – грубо говоря, пистолет, которым
строители загоняют в стены железные штыри.
– Так это не настоящее оружие? – протянула я.
Павел хмыкнул:
– Прикинь, что случится, ежели в твое тело вонзится
девятисантиметровый гвоздь.
– Хорош болтать, – приказал Соловьев, – давай наручники, ща
в отделение этого стащим, и вам придется проехать.
– Мусик, что случилось? – заорала Маня.
Потом послышался топот: дочь сломя голову неслась по
лестнице.
– Привет, Шура!
– Мы поймали привидение, – гордо сообщила жена Бетона. – Эх,
жаль, Женька не знает, в Минск умотал по делам!
– Он бы тебе не разрешил в засаде сидеть, – вздохнула я.
– Мама! – заорала Маня, тыча пальцем в тело, лежащее на
полу. – Мамочка, это не призрак, смотри!
Я повернула голову и почувствовала, что у меня подламываются
колени. На бело-розовой, чисто вымытой плитке, ногами под прилавок, закутанная
в нечто, напоминавшее ветхую простыню, широко раскинув руки, лежала… Аллочка,
Алла, милейшая дама, моя заместительница, ставшая подругой. У ее головы сидел
Хучик и нежно облизывал лицо той, которая каждое утро кормила его деликатесным
сыром.
Глава 32
На следующее утро я с гудящей от напряжения головой пыталась
исполнять роль директора книжного магазина. Шура, естественно, растрепала всем,
что Аллочка, переодетая привидением, гонялась за мной ночью по торговому залу,
вооруженная строительным пистолетом. Честно говоря, когда сегодня утром
эксперт, до открытия магазина осматривавший место происшествия, вытащил из
двери подвала примерно пятнадцатисантиметровый острый железный штырь, мне
просто стало плохо.
У французов имеется крылатое выражение, которое в переводе
на русский язык звучит как «остроумие на лестнице». То есть происходит некое
событие, а вы только через пару-другую часов соображаете, что случилось. Вот у
меня это качество развито на все сто. Вчера, когда Аллочка, непонятно почему
решившая меня убить, «плевалась» штырями, я не слишком испугалась. Даже
успокоилась: подумаешь, гвоздь, ведь не пуля же. Но сегодня, увидав, какая
штучка могла запросто оказаться в моей глупой голове, перепугалась до тошноты,
и эксперт отпаивал меня какими-то мерзкими каплями.
Одним словом, когда на работу явились продавщицы, мне было
совсем плохо. Физически оттого, что не спала почти всю ночь, проведя ее сначала
в беготне по торговому залу, а потом в милиции; морально оттого, что Аллочку,
милую Аллу Сергеевну, арестовали, предъявив ей обвинение в покушении на
убийство…
Девочки-продавщицы, понимая состояние директора, работали
сегодня безукоризненно, они не пили чай и не курили, а старательно обслуживали
покупателей. Где-то около полудня у меня закружилась голова, и я прилегла на
диван.
– Дарья Ивановна, – всунулась в кабинет Света, – тут такое
дело… Ой, попозже зайду.
– Говори, – велела я, садясь, – что у нас еще плохого
произошло?
– Все в порядке, – затараторила Светочка, – просто пришел
мужчина, оптовый покупатель. Хочет приобрести пятьдесят книг «Сто лет
криминалистики».
– Кто ее выпускает?
– Издательство «ЭКСМО».
Я опять легла на диван.
– Отправь его к ним на мелкооптовый склад, на Мичуринский
проспект, там он со скидкой возьмет.
– Он хочет тут!
Я села.
– Ты объяснила, что на складе дешевле?
– Да.
– О господи, зови этого идиота!
Света исчезла. Я встала и подошла к окну. Ну почему Аллочка
хотела убить меня? Неужели из-за директорского кресла? Сзади послышалось
покашливание. Я обернулась и разозлилась до крайности. На пороге переминался
Витька Ремизов. Тот самый, заместитель Александра Михайловича Дегтярева,
противный майор, называющий меня постоянно действующим несчастьем своего
начальника. Внезапно злоба испарилась, в душе осталась только горечь. Витьку я
считала своим добрым приятелем, Аллочку держала за хорошую подругу, а
оказывается, первый меня терпеть не может, считает за полную дуру, а вторая
вообще решила пристрелить. За что? Еле сдерживая рыдания, я прошептала:
– Что вам угодно?
– Ну, Дашка, не злись, – прогудел Витька.
Почувствовав, как в горле поворачивается еж, утыканный
горячими иглами, я пробормотала:
– Недосуг мне с вами, господин Ремизов, турусы на колесах
разводить, сейчас сюда оптовый покупатель придет, прощайте, не мешайте бизнесу.
– Ну, Дашунчик, – заныл Витька, – это я хочу купить
пятьдесят книг.
– Зачем?
– Наметили 9 Мая ветеранов поздравить.
– Сейчас январь.
– Ничего, полежат.
Я посмотрела на красного Витьку и неожиданно заплакала. В
два прыжка майор подскочил к окну, обнял меня за плечи и засюсюкал:
– Ну, ну, хватит, все позади.
– Да, ты меня ненавидишь!
– Я тебя обожаю!
– Меряешь неприятности в Дашках!
– Кто сказал?
– Нашлись люди!
– Брешут, – убежденно сообщил майор. – Всю жизнь завидовал
Дегтяреву, что около него такая баба, как ты!
– Врешь!
– Ей-богу.
Ремизов вытащил из кармана платок, вытер мои слезы, потом
велел:
– Давай сморкайся!
В ту же секунду он ухватил мой нос и потряс. Мне стало
смешно. Я отняла у Витьки платок и пожаловалась:
– Я чуть не погибла ночью.
– Знаю.
– Почему Алла хотела меня убить?
– Рюмина?
– Да.
– Не догадываешься?
