При таких реалиях, будь они неладны, коллекционер Дэвид Дэниэлс со своей погоней за антикварным оккультным сокровищем выглядит совершенным анахоретом. Возможно, потому, что именно так он и желал выглядеть?
И – кто зачистил «черного человека» после нашей нелицеприятной встречи до полной летальности? И – почему?
Я попытался отматывать назад все впечатления сегодняшнего дня, но ничего не получалось. Слишком много их было. Да и страха я натерпелся….
Пусть кто угодно говорит о людях, безразличных к жизни. Наверное, когда человек закопался в унылой раковине собственных переживаний, когда запутался в отношениях, когда не видит ни от кого ни сочувствия, ни сострадания, ни надежды… И даже юмор у такого становится серым… «Доктор, что там с моим диагнозом?» – «Ну вы уж потерпите с недельку, батенька…» – «А потом?..» – «Потом – в морг».
Но даже в унынии и непризнании – жизнь мила: человек растит в себе надежду на то, что он – особенный, необыкновенный, лучший, и жизнь бьет его именно оттого, чтобы не дать возможности воспарить… И человек утешается, и смотрит на окружающих с тайным превосходством, так сходным с гениальностью или помешательством…
А я смотрю на распалившийся жаркий день, и меня обметывает холодный пот при мысли, что завтрашний я могу просто не увидеть! И все это – нервы. Стресс. Депрессия. Да и, как гласит кодекс «Бусидо», из всех возможных путей благородный человек должен выбирать путь смерти. Ибо никакого другого жизнь нам, по большому счету, не предоставляет. Но парадокс в том, что…
Только признание грядущего небытия в сроки, которые отмерены не нами, заставляет человека жить – жить насыщенно и значимо, а не листать белые дни и темные ночи клочками ученического черновика. «Memento more», – говорили древние. «Помни о смерти». И – живи!
Все. Хватит мудрствовать. Ибо все и любые мудрствования – от лукавого. Я вломился в этот городок, как медведь в посудную лавку, но сброшенные с устоявшихся мест предметы, вместо того чтобы рухнуть и рассыпаться со звоном, стали податливы, гибки, текучи, как часы на картине Дали… И это было единственным моим ощущением – чувство ирреальности происходящего, так сходного с навязчивым повторяющимся сном… «Все это я уже знаю… все это я уже видел…» – такая мысль время от времени покачивается в моем утомленном сознании утлой, но уютной спасительной лодчонкой на бескрайних просторах убаюканного штилем океана… Рождая иллюзию, что все образуется само собою, когда кончится сон…
Нужно из этого бумажного кораблика выбираться. И действовать. Ибо действие – рассеивает беспокойство. И – позволяет изменять будущее, делая его настоящим: соленой влагой океана, простором неба, зеленой хвоей векового бора, терпким ароматом степи, дорогой – туда, к сокрытой вершине… Иди.
…И еще что-то мучило меня, что-то недосказанное или несвершенное…
Чем больше прошлого – чужее в настоящем.
А будущее кажется порою
Лишь повтореньем пройденных ошибок
И тем страшит. Но в час, пока не сделан
Тот самый шаг, что сразу разделяет
Привычную, пустую жизнь аскета
Или провинциала, назовите
Ему вы имя сами, с жизнью внешней —
Непрожитой, пугающей, желанной, —
Пока тот шаг не сделан – все туманно,
Как будто забытье перед рассветом:
То полно снами, то тревожно – явью.
И мучит неизвестность. Пред судьбою?
Пред неизбежным таинством разлуки?
Иль таинством иным – соединенья
Двух душ, каких никто уже не вправе
Разъединить и разлучить вовеки…
Так создан мир: лишь волей Всеблагого
Дается дар тепла, любви и счастья
[18]
.
Пора. Только действие, делание, деяние позволяет изменить будущее и – сделать его н а с т о я щ и м.
Глава 45
«Падает снег… ты сегодня не придешь… падает снег… укрывая в сердце ложь… этот свет надежды… полон слезами…» – мелодия Сальваторе Адамо вывела меня из раздумчивого забытья. Это был сотовый.
– Олег?
– Да, Аня.
– Ты почему не звонишь? Мне как-то очень беспокойно… У тебя все хорошо?
– Да.
– Тогда – извини. Просто… На меня снова словно наваждение нашло какое-то… Взяла лист бумаги и стала рисовать… И получился вихрь или смерч… Черный… Но потом я взяла белую гуашь и поверх нарисовала тебя… И – успокоилась. Хотя… Только не обманывай меня… Что-то случилось?
Сказать ей, что за краткое время я дважды чудом избежал гибели? Ну уж нет. «A la guerre comme a la guerre». «Мужчины – рискуют, женщины – ждут».
– Все нормально, – сказал я. А самому вдруг стало невыносимо приятно, что кто-то за меня беспокоится и кто-то меня ждет. И даже не «кто-то», а невероятная красавица, усталая, тревожная и совершенная, как море. Может, это действительно нормально, и моя беда в том, что никогда раньше я этого чужого беспокойства не испытывал? Разве только когда была жива мама… Но тогда я сам был молод и принимал беспокойство обо мне с привычным раздражением опостылевшей опеки… Так уж устроены люди: важное мы замечаем лишь тогда, когда теряем. Навсегда.
– Значит, мне показалось… Почудилось. Или – этот город на меня так действует. А три часа назад, вскоре, как ты уехал, меня трясло всю и было так страшно… Может, это просто нервы?
Я вспомнил про все объясняющие слова и повторил, подтверждая:
– Да. Это нервы. Ты бы поспала немного. Как только прояснится хоть что-то существенное, я тебе позвоню.
– Ты и просто так позвони. А то я боюсь… что ты заблудишься в этом городе так, что не найдешь выхода.
– Я тут услышал забавную историю…
– О чем?
– Когда вы только приехали сюда, Морис забрался на здание бывшей ратуши и перевел часы.
– И что здесь забавного?
– Он решил, что они отстали на целый век.
– Но это действительно так! Вот только Морису не дали завершить… Он тогда передвинул время только на несколько суток. Потому город так и остался там, где он был. В прошлом.
– Ты это серьезно, Аня?
– Конечно. А разве ты сам этого не чувствуешь?
Ну да… Эти странные видения… Или сны… вдруг оборачивающиеся жестокой и опасной явью… С другой стороны – разве можно сделать прошлое настоящим, лишь передвинув стрелки?.. Почем мне знать?..
– Ты еще здесь, Дронов?
– Да. Думаю.
– О чем?
– Об относительности времени.
– Чтобы чувствовать относительность времени, нужно быть ребенком.
– Может быть. А я уже давно – взрослый. Еще я встретил Мориса. Он сказал, что боится своего прошлого. Которого не знает. Ты тоже?
