– Все на месте, по чину. Печать, подпись, фото. Дронов Олег Владимирович. Специальный корреспондент. Спрашивай.
– Так что – раньше?
Санитар потер массивной пятерней голову:
– Раньше… Лет пятнадцать назад в детском что ни ребенок, то… этот… Сальвадор Дали. А один был, язва… Неспокойный, как тайфун! Ему тока лет пятнадцать было, что-то он в пререкания ударился, хотел я его урезонить, а он… Ты мои габариты видишь? А я ведь еще кандидатом в мастера спорта был некогда по вольной борьбе, пока…
– Пока?..
– …змей зеленый уложил меня на обе лопатки. Попал сюда. А потом и остался работать. В девяносто втором с работой в городе совсем худо было, у людей с деньгами – пробелы, отдыхающих никаких… А здесь – хоть кормили… Да и – прижился. Пока пил – жена за другого вышла, квартиру приватизировала… Я при больнице и живу. А сейчас так себе думаю – здесь даже лучше. Точно – лучше. Понятнее. Так вот: ребятенок тот, Морисом его звали, когда я на захват его взял, расцепил да – с двух ударов меня уработал! Во какие были раньше психи!
В словах санитара я уловил гордость.
– А Эжена вы не помните?
– Эжен?.. – Санитар загрустил. – Несуразный он был. Как и все тогдашние – вольноотпускной… Играл на площади – то на дудочке, то на скрипке… Он и здесь тоже… бывало, как заиграет, да под зорьку вечернюю, так аж мурашки по спине и оторопь берет и вина будто давит какая… Словно была тебе жизнь дана затем, чтобы… океан в ладонях держать, купая в нем солнышко, а ты… Взял и свернул куда полегче – давно, в самом начале, и пошел, пританцовывая да хмелем угощаясь, а как добрался до закраины, увидел, где оказался… Высоцкий Владимир Семенович об том хорошо пел. – Санитар вздохнул. – Меня тоже Володей зовут.
– Скажи, Володя, а была такая девочка тогда, Анета…
– Анюта… Ласковая была и мечтательная… Но порой… Словно наваждение и на нее находило, и докторша велела ее в специальную палату закрывать и давать ей кисти, краски, карандаши, гуаши… И рисовала она каких-то монстров… Или – катастрофы… И людей, но таких, что… И лишь иногда – тихие картинки у нее выходили, благостные, и люди на них были – красивые… Докторша все их собирала, рассматривала и что-то сидела писала ночи напролет. А потом – приехал красивый мужчина то ли с Австрии, то ли с Австралии – представительный, с женою, – удочерил Анюту. Докторша аж визжала – видно, она на девчонке той подопытной докторскую хотела защитить… А я рад был: мнилось мне, Герцогиня эта ненавидела Аню лютой ненавистью и до полного помрачения ее довела бы. Вот как.
– Герцогиня… Альба?
– Ну да. Герцогиня Альба. Ее так все и звали. Гордая потому что, высокомерная. А сама – властная, жесткая, сухая как доска! И прозвание это ей – Герцогиня Альба – крепко нравилось… Я слыхал, герцогиня Альба, которая настоящая, была любовницей Гойи… Художника, что сошел с ума и стал рисовать всякие ужасы…
– Может быть, он не сошел с ума, а прозрел?
Санитар Володя пожал плечами:
– Что скажешь? Я по себе знаю… И горячки со мною случались, и галлюцинозы… Тот, кто пережил страхи, созданные собственным воображением, мало чего боится в реальной жизни.
– А кто не пережил?
– Тот – умер.
Глава 78
– И не удочери Анюту австрийцы, – продолжил санитар, – Альба ее точно в гроб бы загнала. Не знаю, что она ей прописывала, не учен, а только девчонка была сама не своя… А однажды саму докторшу нарисовала – безобразной долговязой старухой в клобуке, колдующей над тиглем… Альбу с той поры все так прозывать и стали: Безобразная Герцогиня.
«А что стряпаешь ты, старуха?» – «Зеркало».
– А папка с рисунками через год тоже пропала… – добавил Володя.
– Альба – это Альбина Викентьевна Павлова?
– Да.
– Она еще работает?
– Куда там… Уволилась. Два года назад. Поговаривали, из города уехала. Так нет – здесь. Просто живет одна, старой девой и носа на улицу, видать, не кажет. Я ее как-то встретил: не кивнула, не поздоровалась… Одно слово: барыня. А одета была хорошо. Шикарно даже. И браслет на руке.
– И где работает?
– Может, и нигде. Пенсию она себе давно выслужила. У нас – рано. Работа вредная.
– В больнице она больше не появлялась?
– Зачем ей?
– А некую Миранду Радзиховскую ты не помнишь, Володя?
– Кто ж ее не помнит! Вот уж – ведьма ведьмой! Такая даже если под утро приснится – вообще не проснешься! Померла она недавно.
– Говорят, при странных обстоятельствах.
– Да какие там странные… Она ведь тоже при деньгах стала… Все какие-то таблетки жрала – в транс себя, значит, вводила и – кликушествовала… Народец у нас к таким делам в городе привычный, а Миранду – стороной обходил. Не в своем уме была тетка. Вот и довела себя до ручки. Транс – это тот же психоз. Может, шаманы какие алтайские и знают, как из того лиха выбираться, потому как сызмала приучены, а она… Вот сердечко и сорвалось. – Санитар помолчал, спросил: – А ты про Миранду… так просто интересуешься… или как?
Я добавил три сотенных в местной валюте, сказал:
– По-журналистски.
– Была здесь Миранда. Дней десять назад была. Ко всем подходила и шибко нервничала… Искала.
– Кого?
– Рисунки Анины. Только… мы тут все враз смекнули – не к добру она их ищет. Видели Миранду ту, как она чуть не под ручку с… Альбой.
– Старое знакомство, – вроде безразлично пожал я плечами.
– Да Альба и новых не помнит, потому как не на людей – поверх всегда смотрит – горда, что твоя Клеопатра. А тут – с ведьмачкой чуть не закадычною подругою шла… Баба Клава, санитарка наша, их заприметила. Какой интерес хрустальной вазе с горшком ночным якшаться? Хотя… Пес ее знает, ту Альбу. Говорю же – внешностью вроде и красивая, а страшная – спасу нет. Будто душа у нее вымерзла. Или – всегда мертвою была.
И как Радзя у нас объявилась – ее все так промеж себя звали – с неделю назад, старые все сразу смекнули: пакость какую готовят. А тут еще новость – Анюта вернулась! Ну мы и точно решили: пакость. А Миранда взялась про картины Анины выпытывать… Те, детские… И деньги даже сулила… Никто ей ничего не сказал. Кому охота грех на душу брать?
– А рисунки сохранились?
– Да как тебе сказать… – Санитар Володя задумался. – Смотрю я на тебя, человек ты вроде жизнью крученный-верченный всяко, а не злой. И не статья тебя в газету твою волнует, а девчоночка та… Ну что, правый?
Я пожал плечами.
– Правый. Да и… Тебя наши тоже заприметили, как прикатил с Анютой вместе. Свояк мой. И описал похоже. И фамилию назвал. Или ты думаешь, я у тебя зря бумагу казенную спросил? – Володя улыбнулся полным ртом железных зубов. – А вообще… Уже двенадцать лет здесь работаю, а по психам, как по детям, разные умыслы примечать научился. А те, что нормальные, – у них на лице то же пишется, только гримасок поболее, да глаза другие – у кого постыдливее, у кого – понаглее… А так – то же. Нету у тебя на Анюту нашу злого помысла, вот что я вижу. А глаза… Глаза у тебя тревожные. И усталые. Переживаешь за нее?
