Но никто не появился. Раздался отчетливый и корректный стук, словно некто просил разрешения войти. Стук повторился, потом дверь легонько приоткрылась, и я услышал:
– Здесь Саша Аскеров. Войти-то можно?
Честно говоря, не помнил я уже голос Саши Аскерова! Совсем!
– Оружие на пол и толчком – в комнату. Потом – сам, пять шагов вперед.
– Дрон, прекрати концерт для идиотов с оркестром! Если бы желал тебя завалить, уже завалил бы. Имею опыт. Просто входить опасаюсь: шваркнешь по голове чем тяжелым, а мне ею еще думать и думать!
Дверь открылась на полную, и я увидел Аскера. Улыбаясь, он смотрел на меня спокойно и слегка насмешливо. В свободных брюках и распахнутой на груди шведке он походил на отлитую статую древнего атлета, зачем-то обряженную в современную одежду. На груди у него тускло блестел массивный золотой медальон с точкой посередине. И оружия при нем не было.
Из комнаты тянуло отчетливо пороховой гарью.
– Кто стрелял? В кого?
– Расслабься, Дрон. Помнишь старое кино? Которое ты смотрел очень маленьким, когда меня и на свете не было. «Никто не стрелял. Это я убил шпиона Гадюкина». Даже двух. А впрочем…
То ли напряжение постепенно проходило, но я вдруг почувствовал такую усталость, будто мне на плечи взвалили огромную ватную спираль, и она все увеличивалась, и окутывала со всех сторон, и мешала дышать… Я рассмотрел в гостиной два неподвижных тела. В руке каждого был пистолет.
– Что мы можем констатировать по факту? – продолжил Аскер. – Генерал Бобров вышел на известного международного террориста Алефа и погиб при попытке задержания последнего. Геройски, разумеется.
– Алеф тоже убит?
– Естественно. Генерал наш был хорошим стрелком. Да и… кому теперь нужен живой Алеф?
– Ты как выкарабкался?
– Откуда?
– Ты же был в коме. После…
– Я существо подневольное, почти растительное. И умение впадать в анабиоз, или, как ты называешь, «кому», свойственное, кстати, даже простейшим – при неблагоприятных условиях, освоил давно и в совершенстве. Йога. Немного практики и – «спи спокойно, дорогой товарищ». Пока не решишь проснуться. По-моему, об этом догадалась только Альба.
Аскер подошел к креслу, в котором застыла женщина, заглянул в зрачки, прикрыл ей веки, констатировал:
– Она умерла. Как говаривали древние, человек уходит тогда, когда умереть ему легче, чем жить.
– Что вообще происходит, Аскер?
– Покойный Бобров совершил ошибку. Фатальную. Вызвал меня сюда. Уж очень ему хотелось, чтобы все со всем связалось красиво. Без узелков. Но… Он привык работать с исполнительными и отвык с умными. Поперву я тоже прилип к Эжену, – кстати, мальчик с огромными способностями, – потом вышел-таки на Альбу. А дальше – прибыл ты и поломал все планы. Всем.
– Альба была…
– …натурой сложной. Но она очень нервничала, чувствовала себя загнанной и, как всякая женщина, постоянно меняла планы и ни на что не могла решиться… Ни на жизнь, ни на смерть… Металась.
Меня она решила убирать по методике; я подставился намеренно, стрельнул в экран и замер в «коме». Как в песне: «И вот пока в анабиозе лежу, те тау-китяне буянют, все реже я с ними на связь выхожу – уж очень они хулиганют…»
[33]
Из чувств я оставил только слух.
– У тебя же нет слуха.
– Музыкального? Абсолютно. А вот все остальное я слышу хорошо. Даже обостренно. Особенно если речь идет о моей жизни.
Бобров приставил ко мне каких-то левых ребят, не наших. Им было скучно. И рассуждали они о деньгах, о бабах и о том, как генерал приберет меня – пулей, ножом или удавкой. И – кому из них сие поручит. Как только я услышал, что и Бобров, и Алеф в особняке, да еще с каким-то малым, понял – пора воскресать. Восстал из небытия я резко, переправил туда обоих моих опекунов, забрал оружие и стал слушать из спаленки, о чем судачат генерал внешней разведки и видный международный террорист.
Услышанное меня не порадовало. А потому спустился я по лесенке и – произвел расчет. Окончательный. Такие дела.
Глава 94
Аскер прошелся по комнате, поглядывая на рисунки:
– Ба, да у вас здесь вернисаж… И даже лица знакомые… Что собираетесь делать с шедеврами?
– Сжечь, – вместо меня ответила Аня.
Аскер потянул носом:
– Бензином разит. Была попытка? – Не дождавшись никакого ответа, пожал плечами. – Камин в зале.
Я собрал рисунки, приобняв Аню, прошел в зал. Разжег камин и укладывал в огонь лист за листом… Плечи девушки дрожали, она косилась на трупы… Признаться, и мне было не по себе…
– Где мы находимся? – спросил я Аскера.
– Какой-то особняк за городом. Думаю, Бобров подстраховался – чтобы его какое-то время не смогли разыскать ни чужие, ни свои. В свете намеченной им, так сказать, приватизации изобретения… Кстати, где оно?
– Альба уничтожила все.
– Ты ей поверил?
– К чему ей было врать, если она решила умереть?
– Резонно. Но бывает по-всякому.
– Бывает. Что собираешься делать, Саша?
– Писать, писать и писать. Вернусь в Москву и засяду за отчеты. Сам понимаешь…
– Понимаю.
– Ну а потом – поеду и возглавлю движение, оставшееся без лидера. – Он кивнул на Алефа, помолчал, закончил: – Если мужчины с большими звездами на плечах не решат иначе.
– А если решат?
– Уйду на пенсию. Выслуга позволяет. Крайний юг у нас приравнен к Крайнему Северу.
– Саша… а что у тебя за медальон?
– Фамильная реликвия.
…Рисунки сгорали скоро и бесследно, как и многое в этом мире, и, обугливаясь, превращались в золу прошлого – то ли бывшего на самом деле, то ли существовавшего лишь иллюзией в нашем воображении…
Когда догорел последний, Аскер бросил в камин недокуренную сигарету, сказал:
– Пора.
Аня плакала, слезы стекали по ее лицу, а я шептал ей на ухо слова молитвы или то, что каждая женщина принимает за молитву… Она подняла залитое слезами лицо, спросила:
– А где мой папа?
– Найдем, – уверенно ответил я. – Саша прав. Нужно убираться из этого супостатного места, пока…
– Внимание! – услышали мы усиленный динамиками голос. – Особняк окружен силами спецгруппы «Альфа» Службы государственной безопасности! Предлагаю всем немедленно, по одному и без оружия, выйти с поднятыми руками! Через одну минуту «Альфа» начнет штурм здания с правом применения оружия на поражение! Повторяю…
