Дело за малым. Особняк замкнут на хитрые ригельные и сейфовые замки. Двери — прочные. Стекло — литое. Да и то — забрано решетками. Но не на втором этаже.
И не на третьем. Там — усиленные стеклопакеты. Вот где и пригодится обломок трубы отечественной чугунной.
Олег кошкой перемахнул ограду. Забрался на обширный балкон. Подошел к запертой дверце. За стеклом — витиеватые узоры все той же литой решетки.
Перемахнул через перильца, прошел по узенькому парапету до окна. Равновесие шатко: все как в жизни.
Гринев нащупал в стене выбоину, крепко уцепился правой, левой раскачал обрубок трубы и врезал в стекло. Заветвилась паутина трещин. И только. Снова отвел руку и снова долбанул. Чуть выкрошилось.
Хорошее стекло. Прочное. Но, как известно, терпение и труд не только все перетрут, но и покрошат, продавят и выбьют. Могут и покалечить.
Утренний воздух был мглист, звуки вязли в нем, а потому Гринев крушил стекло спокойно и деловито. Как только отверстие стало достаточным, просунул руку, открыл окно и ввалился внутрь.
Действовал он спокойно. Взглянул на план. Кивнул сам себе. Спустился в гараж, разыскал набор инструментов.
Наполеон тоже не таскал за армией обоз: разживался фуражом у местного населения. На то и великий полководец. Да и несколько сотен тысяч штыков — упрямый и действенный аргумент при торге с селянами и прочими. Вот только в России непобедимый воитель — навернулся. Он же не знал, что настоящие герои всегда идут в обход! Обход затянулся до Москвы. И — обратно. А пока Бонапарт гнался за призраком победы, его долбали все, кому не лень. А не лень было никому. Как сказал еще Суворов? «Каждый солдат должен знать свой маневр». Очень по-русски. Каждый — сам себе голова. Да и — что такое война? Это когда можно бить морды, а тебя за это не токмо не накажут, а еще и похвалят! Кто ж у нас от такой потехи откажется?
Гараж прошел добросовестно. Планы планами, крутые реконструкции особняков — тоже, но смышленые сограждане предпочитают создавать и свои схроны — на ровных местах. Или — не очень ровных. В закутках. Олег вскоре нашел. Хотя и не то, что искал. Доисторический «парабеллум» в тряпице. Вещь по нашим временам антикварная, но для боя сгодится. Где его хозяин подобрал — пес знает. В хозяйстве — и веревочка сгодится. Олег проверил обойму, перезарядил и уложил пистолет в карман куртки. Зачем? Никто не скажет. Может быть, когда забираешься в чужой дом, психология меняется? И — к рукам начинает приставать все, что плохо лежит? Но как только Гринев уложил ствол в карман, то почувствовал некую уверенность.
Да какая к лешему уверенность! Все, что он делал сегодня, ему не нравилось совершенно. И если он чувствовал беспокойство или даже страх — страх этот был такой, какой бывает у кабинета зубного врача: и терпеть дольше не в силах, и войти — жутко, хотя и надо.
Все было именно так: Гринев чувствовал себя, как перед визитом к доктору.
Который сообщит диагноз.
Переломный момент жизни. Переломный. Чтобы уйти от боли, нужно сначала ее почувствовать в полной мере и решить, что ее порождает. Только так можно от нее избавиться. Вместе с причиной, ее вызвавшей. Но... вечная боязнь: абы хуже не было. Хуже, конечно, будет. А потом... Потом жизнь войдет в другую колею. И потащится по ней. И прежняя жизнь будет казаться настолько далекой и ирреальной, будто все происходило с иным человеком.
За размышлениями Олег поднялся из гаража на второй этаж. Кабинет. Сверился с планом. Подошел к стене, поднатужился, отодвинул стеллаж с книгами. За ним оказалась ниша. В нише — сейф. Простенький. Все особо ценное хозяин, надо полагать, хранит в другой стране. Но не то, что ищет Олег.
Гринев достал инструменты из прихваченного ящика. Дрель. Долото. Молоток.
Слишком долго. Спустился в гараж, прихватил лом и механический домкрат, вернулся и вывернул ломом сейф из стены на пол. С помощью долота слегка отогнул дверцу, уложил сейф поудобнее, вогнал в щель губу домкрата. Через несколько минут дверца подалась, еще через несколько — выгнулась. Олег вытряхнул содержимое.
Доллары. Несколько кредиток. Какие-то золотые украшения. Перстень.
Неограненный бирманский рубин цвета темной медвежьей крови.
Гринев сел на пол. Камень словно помутнел, стал влажным, текучим, и Олег не сразу даже понял, что это — слезы.
— Ты так и останешься бурым, Медведь. Раз не изжил привычку вламываться в дома через заборы. Такие медведи долго не живут.
Олег поднял тяжелый взгляд. В мгновение взвился с пола, ринулся вперед и — рухнул, сбитый хлестким молниевым разрядом.
Глава 102
Сначала все было коричневым. Потом — охровым. Потом Олег увидел бездонное, блеклое, словно выжженное солнцем небо...
...Люди шаха Мансура перемирие не нарушали. Просто командир дивизии генерал Воронов решил подстраховаться. Вдоль дороги, по обеим ее сторонам прошли звенья «крокодилов», вспахивая «НУРСами» и трассами очередей все пространство на несколько километров вглубь от дороги. Воронову показалось — так вернее. Мирный моджахед — это мертвый моджахед.
Шах Мансур отдал приказ своим людям. Они появились, словно тараканы из щелей: в коричневых халатах, в советских армейских бушлатах, в резиновах калошах, они полезли на высотку, которую контролировало отделение сержанта Кравцова. А до того аккуратно, пристрелянно уложили прямо на маковку два десятка мин.
Лезли грамотно, укрываясь за камнями и поливая ребят плотным огнем из родных «калашей». Серега Кравцов что-то орал в рацию, четверо оставшихся невредимыми бойцов и двое раненых остервенело отстреливались; трое ребят лежали полуприсыпанные; у одного был разворочен миной живот; второму у локтя вырвало руку, третьего, самого молодого, конопатого Сашку Родина тюкнуло аккуратно в висок крохотным осколком, и он лежал, как живой, со странным удивлением в распахнутых глазах. По его щеке к полуоткрытому рту ползла муха.
Гринев не думал ни о чем. Ни о партии, ни о родине, ни о Москве, ни об Арбате и гуляющих девчонках. Он просто вжимал приклад «РПК» поплотнее в плечо и сек по склону короткими, в три патрона, прицельными очередями. Да и мыслей никаких не было, как и страха. Просто очень хотелось жить. И — было жалко I маму и отца. Они будут плакать. Вот и все мысли были.
Лешка Лешаков сидел на дне маленького окопчика. Плечи его ходили ходуном, его трясла дрожь... Гринев юркнул туда же, вниз — поменять магазин.
Спросил: — Ранен?
— Мы... щас... здесь... сдохнем... все... сдохнем... — причитал он, вяло покачиваясь взад-вперед.
Гринев с маху залепил ему оплеуху. Еще. Еще. Повернул к себе, посмотрел прямо в глаза:
— Соберись, Леший! Вертушки уже вышли! Гранаты. Нужно отсечь их гранатами, понял? Иначе — крышка.
Леший кивнул. Дальше он действовал, как,робот. Спокойно собрал у убитых гранаты. Ввинтил запалы. Выложил перед собой. И — ждал.
