— И по сторонам головой не верти. Так примечай.
— Федорович, что ты меня «лечишь», как несмышленого? Как-никак в свое время в армии служил.
— У тебя специфика была другая. Все, пока, удачи.
— К черту.
Олег прислонился к стеклу и смежил веки. Уже и первый сон заклубился приятной грезой: теплое море ласково набегало на мелкий песок, а разноголосый московский шум сделался дальним и сливался уже с шумом прибоя...
Глава 22
В окошко раздался требовательный стук. Олег вскинулся, не вполне узнавая окружающее.
— Гринев? Ну ты и место себе для сна разыскал! Ты что, напился? Как ты залез в такую рухлядь? А я ищу тебя по всем телефонам!
От этой женщины, как от тайфуна, — никуда.
— Эвелина?
— Не знаю, кого ты видел во сне, но я — наяву. Уразумел? Может, распахнешь для дамы дверь?
Олег огляделся. В нескольких метрах впереди застыл ослепительно белый «пассат», за рулем его угадывалась фигура чернокудрого мужчины.
— А твой мачо не заревнует?
— Тебя это заботит?
Дверь Эвелина открыла сама, Олегу пришлось передвинуться на водительское место, иначе бывшая жена запросто плюхнулась бы ему на колени.
— Гринев, у тебя нездоровый вид. Все так и живешь? Ешь по всяким закусочным что попало, спишь с кем придется... Горбатого могила исправит.
— А по мне — я красивый.
— Твой горб — в душе. А это еще уродливее.
Олег только вздохнул: и какой леший дернул его жениться на девице с именем Эвелина? Есть в этом что-то от барокко, а он всегда предпочитал ампир. М-да, странные дела случаются порой с мужчинами.
— Тебе, Гринев, ничего, ничего не дорого! Ни отношения, ни участие, ни-че-го! Только биржа, биржа, биржа... Люди живут нормальной жизнью, а ты...
— Что для кого нормально.
— Прекрати! Для всех нормально то, что естественно.
— Скажем, содержать двух мачо и третьего — на десерт.
— Раз это тебя задевает, значит, я тебе небезразлична.
Гринев только вздохнул. Если бы она могла представить, до какой степени...
— Я, кстати, ехала к тебе на родительскую квартиру. На твоей холостяцкой я уже была. Поскольку тебя нигде нет, решила, что ты затворничаешь. Гринев, а знаешь... Может, ты по жизни — монах? Так шел бы в монастырь и читал бы эти, как их, псалмы... — Эвелина расхохоталась. — Я представила тебя с бородой и в клобуке. Пожалуй, это было бы оч-ч-чень сексуально.
— Лина... Глаза Эвелины затуманились недолгой печалью.
— Гринев, признаюсь, ты был хорош как мужчина, но притом никогда не мог понять желания женщины.
— Виноват, исправлюсь.
— Прекрати кривляться! Я потратила на тебя лучшие годы жизни...
— Всего два. Обычно говорят — угробила молодость.
— «Всего два». Подумай, как я могла бы устроиться, если бы не ты!
— Разве ты не устроилась?
— На что ты намекаешь? На ту жалкую квартирку у черта на куличках, куда ты запер меня при разводе? На старую рухлядь, на которой я езжу?
Олег оглядел белоснежную красавицу впереди с курчавым мальчиком за рулем.
Мальчик по-хозяйски выставил локоток в окно и покуривал тонкую ароматизированную сигарету. Запах ментола был слышен даже здесь.
— Не такая уж и рухлядь.
— Ты не представляешь, сколько она жрет денег!
— Представляю. Страховку, если мне не изменяет память, продолжаю оплачивать тоже я.
— Ты хочешь, чтобы я платила за все?! И это при том, что я... что ты... ты просто жлоб.
— Может быть.
— Так оно и есть! Знаешь, что в тебе самое непереносимое, Гринев? Ты мог бы сидеть на мешке с ассигнациями и не потратить на себя ни цента. Знаешь, почему? Тебя это совершенно не интересует! Тебя не интересуют деньги, тебя не интересуют удовольствия, тебя ничего не интересует, кроме финансов! А что такое финансы? Ничто, фикция!
— Слушай, Лина, твой мальчик трет задницей очень даже не фиктивное сиденье и курит вполне респектабельные сигареты.
— А что он должен курить? «Беломор»? — искренне удивилась Эвелина.
— Да хоть кедровые шишки! Почему?! Почему я должен сидеть и слушать всю эту ахинею, Лина?! Ты хочешь жить, как ты хочешь?! Так живи! Флаг в руки, барабан на шею, пилотку на голову!
— Легко сказать — как хочешь! Ты решил от меня избавиться и засунул в ту жалкую конторку пахать за жалкие гроши!
— Сидеть куклой перед компьютером — ты называешь «пахать»? А штуку зелени в месяц за это сидение — грошами?
— Я все-таки закончила колледж культуры и могла бы...
— Блистать на сцене. Я помню: ты знаешь ноты.
— Ты злой, бессердечный эгоист. — Эвелина краешком платочка, осторожно, чтобы не задеть макияж, промокнула сухие глазки. — Ты хоть понимаешь, почему я тогда ушла? Твой распрекрасный Валерий Игоревич приставал ко мне самым недвусмысленным образом! Ты нарочно меня туда устроил, подстелил под приятеля!
Только я не из таких!
— Лина... — Олег поморщился так, будто съел лимон — Ты уж на Валерика не наговаривай! Господин Стеклов — убежденный и законченный гей. И твоя ультракороткая юбка пугала его больше, чем Колчака бронепоезд «Вся власть Советам».
— Вот именно! Думаешь, приятно было работать среди гомиков?
— Что тебе нужно? — выдохнул Олег, чувствуя, как голову заполняет тяжелая волна.
— Общения. Только общения. Но ты никогда не понимал женщин. А незаурядные женщины — вообще не для тебя. Тебе милее потаскухи.
— Что тебе от меня нужно сейчас? — раздельно, по складам, выделяя каждое слово, повторил Олег.
— Ты знаешь, я снова временно не работаю, но вынуждена париться в Москве, как какая-то лимитчица.
— Зачем же париться? Съезди к родителям, под Пензу... Дорога туда, обратно, и там... — Олег поднял глаза к потолку:
— На все про все — семь тысяч.
— Долларов! — быстро подсказала Эвелина.
— Рубле-е-ей, — развел руками Олег.
— Ты... ты... ты еще издеваешься?! — На этот раз слезы на ее глазах были непритворными. — У меня... у меня даже денег на бензин нет!
— Понимаю. Нищета.
— Скотина!
— Эвелина, ты зарвалась. Встречаться с Золотницким и не иметь денег на бензин?
— Золотницкий — свинья и скряга. Я его бросила, работу летом в Москве — не найти.
— Еще ее не найти зимой, весной и особенно осенью. У тебя от головы что-нибудь есть?
