Борзов вынул секундомер, повернулся к Севе:
— У него минута. Если не скажет «да» — выстрелишь в висок. С близкого расстояния, чтоб гарь на коже осталась. А потом ему, тепленькому, пистолетик в ладошку вложишь. — Борзов наклонился к Олегу:
— Все будет очень достоверно, Олежек: глупый мальчик растратил чужие деньги и счел за благо застрелиться.
Очень логично.
Он включил секундомер, положил на стол перед Гриневым, отошел в угол комнаты:
— Время пошло.
Сева неторопливо вынул полимерный «глок», передернул затвор.
Олег смотрел на бегущую стрелку и не ощущал ничего: ни горечи, ни даже равнодушия. Ни тем более страха. Чувства словно застыли в нем. Внезапно остро захотелось курить, но и это прошло. Пятнадцать секунд, десять, пять...
«Господи, помилуй мя грешного...» — само собою пронеслось, и — время словно замерло. Пять секунд, четыре, три, две... одна... И — стрелка замерла. Олег смотрел на нее, но она действительно пробежала роковой круг и остановилась за одно деление до двенадцати. Олег почувствовал, как струйки сбегают по спине, поднял взгляд на Борзова: тот всматривался в лицо Олега с азартным нетерпением.
Гринев усилием воли заставил себя расслабить мышцы лица, произнес чуть хрипловато:
— Первая попытка не засчитана. — Взял пачку, выбил сигарету, прикурил, затянулся, поставил секундомер на ноль, произнес, выпуская дым:
— Любопытствуете, Никита Николаевич?
— Еще бы. Это ты ставишь на кон свою никчемную жизнь. А я — пожженные тобою пять миллионов долларов. Тут и корова засуетится.
— Ваш хронометр неисправен, Борзов. Так что новое время: тридцать секунд.
Сева глянул на Борзова. Тот чуть раздвинул уголки губ в оскале и кивнул.
Олег запустил секундомер и положил его на стол. Теперь он был безмятежно спокоен. Жалеть о том, что он так и не сделал?.. На это нужен досуг.
Глава 37
Щелчок пистолета был сух и звонок.
— Что теперь? Пулька выкатилась? — спросил Олег, притаптывая окурок в пепельнице.
— Хорош, а, Сева?
Тот лишь равнодушно пожал плечами. Борзов подошел к подручному, щелкнул затвором, и пустая гильза упала на палас.
— Исчезни, — велел он Севе, вернув пистолет. Подошел к столу, развернул стул спинкой вперед, сел верхом напротив Гринева:
— А ведь ты не разгадал этот трюк? Не разгадал, это я видел по твоему лицу. А ты — по моему. На мгновение я сам было испугался, а вдруг Сева — все они малость недоумки — чего-то не так понял? И знаешь? Я ждал выстрела, как и ты! И — получил очень сильные ощущения! Потому что плакали бы не только мои пять лимонов, но и мой будущий миллиард. Ну что? Ты согласен? Второй раз шутить не стану. Я слишком устал для этого.
— Согласен, — выдохнул Гринев. — Пятьдесят на пятьдесят.
— Ты одержим. Безумен. — Борзов растянул губы в улыбке:
— Слушай, раз ты такой упорный, пока нищий, каким же станешь, когда разбогатеешь? Молчишь? Я и сам знаю: опасным. Вот тогда и повторим трюк с пистолетом, а? Только с боевым патроном. Почти как у классика: «Посмотрим, так ли спокойно он примет смерть накануне венчания, как ждал ее за черешнями!»
— До победы нужно дожить. Доживают Не все.
— Ты мне угрожаешь, Медведь? — поднял брови Борзов в искреннем удивлении.
— Нет. Просто констатирую факт. Он очевиден.
Борзов покачал головой:
— М-да. Знаешь, чего я не пойму, Олег Федорович? Вот ты крутой, да?
— Нет. Я просто знаю, чего хочу. И чего не хочу.
— Погоди. Ты ведь в Москве который год крутишься, репутацию мою знаешь.
Ведь так?
— Отчасти.
— И знаешь также, что несколько моих... э-э-э... недобросовестных компаньонов «покончили с собой». Так?
— Ходили слухи.
— Это были не слухи, Медведь. Это были факты.
— Пусть так. Что с того?
— Всего два вопроса. Первый. Раз ты такой упертый на дело... Ты же не мог не понимать, что трюк с пистолетом мог быть и не трюком и все для тебя завершится фатально. Тогда то, что ты задумал, так никогда и не свершится. Не состоится то, чего ты жаждешь. Дело. Но ты сидел под стволом так, будто прожил девяносто девять лет среди утомившей тебя роскоши, создал теорию относительности и теперь тебя не заботит ничто: ни земная слава, ни земная печаль. Почему? Ты ведь еще не сделал свое дело.
— Есть вещи дороже дела.
— Что же?
— Жизнь.
— И ты ею дорожишь?
— Еще как.
— Тогда почему?
— Я хочу жить так, как я хочу. Достойно. По-другому — не хочу. Я ответил?
Борзов подумал, кивнул:
— На первый вопрос. Теперь второй: что заставляло тебя сидеть под Черновым? Он здравомыслящий человек, это хорошо для налаженного бизнеса где-нибудь в Австралии, но не у нас. И не для тебя — с твоими амбициями.
— Я учился.
— Чему? — Общаться с разными людьми.
— И научился?
— Мы же общаемся с вами, Никита Николаевич. И оба пока живы.
Борзов откинулся назад, расхохотался, сузил глаза:
— А все-таки снова — «пока»?
— Да. В этом бренном мире все временно. — Олег подумал, добавил:
— Кроме того, что постоянно.
— И что же постоянно?
— Бог знает.
— Новый договор привезут к десяти. Ты его подпишешь и начнешь работать.
— Работать я начну раньше. Я имею в виду подготовительный этап. Все, что обозначено в плане.
— Сколько это займет?
— Неделю. При благоприятном раскладе.
— А при неблагоприятном?
— Две.
— Медведь... Время — категория невосполнимая. Кто не успел — тот опоздал.
И опоздал навсегда. Знаешь, как пели во времена моей молодости? «А чуть-чуть не считается...»
— Начать раньше так же плохо, как и опоздать. Это — как охота.
— Охота?
— Да. Какая разница, когда выстрелить: когда зверь еще не вышел или когда затаился... В обоих случаях — промах.
— И кто у нас — зверь?
— Пока не знаю.
— М-да. Очень много «пока». Хорошо. Делай. — Борзов сузил глаза, наклонился к Олегу:
— Вот только об одном прошу тебя, Медведь. Давай больше без сюрпризов, ладно?
— Буду стараться.
— Ты очень старайся. Разочарование всегда горько. Да, своих парней я оставлю в конторе у входа. И — в машине у подъезда.
