— Ты только не думай ничего такого... — нарушила молчание Аня. — Я наговорила какой-то ерунды... Забудь... Я была не в себе.
— А может быть, наоборот?
— Может. И — что это меняет? Так уж получилось, что я попала в твой офис как бы от Борзова... вместе с остальной «мебелью». Но я не от Борзова. Я из агентства. Мне позвонили оттуда и сказали, что нужна секретарь-референт. И я приехала.
— Ты где-то работала раньше?
— Конечно.
— Тебя уволили?
— Нет. Конторка, где я служила, разорилась. Вернее, она изначально была «поплавком». Но работать я умею. И ваши «мадридские тайны» мне ни к чему, ты не беспокойся. Как и о том, что... придет рассвет, и все станет по-прежнему. Ты — босс, я — твой секретарь. И мы перейдем на «вы».
— С каждым рассветом все становится иным.
— Как и с каждой ночью. Просто — ты мне понравился. И еще — мне вдруг стало жалко тебя.
— Я вызываю жалость? — спросил Олег.
— Скорее — восхищение. Я провела рядом с тобой всего один день и почти влюбилась.
— Почти?
— Почти. — Аня помолчала, попросила:
— Прикури мне сигарету, пожалуйста.
Олег чиркнул колесиком зажигалки, передал ей сигарету.
— А если совсем правду, то мне стало жалко себя. Подумалось: «Надо же, такой мужчина, и опять не для меня...» Вот я и пришла. Мне было очень хорошо с тобой. — Она помолчала, добавила:
— Значит, я в тебе не ошиблась.
— Уверена?
— Нет. Ночью все другое. Просто... я услышала шум душа... и поняла... Даже не знаю, как объяснить... Когда люди нагие — они никого и ничто не представляют, они такие, какие есть, И мне захотелось естественности и простоты... Ну да: мне стало жалко и тебя, и себя, и весь наш несуразный мир.
— Мир несуразен?
— Мир людей? Абсолютно. Да ты и сам это знаешь. Ты... ты не походишь на бесчувственную куклу, интересующуюся только деньгами.
— Меня интересует мое дело.
— Это другое. — Девушка вздохнула. — Моя беда в том, что уже пять лет я работаю мебелью. Даже когда меня домогались не в меру ретивые боссы, то тоже как до мебели: унять разыгравшееся после спиртного вожделение. Это было противно.
— Ты разочарована жизнью?
— Нет. Я разочарована той жизнью, что у меня есть. Ты вот ушел в душ, а я вдруг подумала: хватит комплексовать! И разделась, и пришла к тебе... А теперь... То, что с нами было, было замечательно, и никто никогда у нас этого не отнимет. Ни у тебя, ни у меня.
Девушка встала. Ее тело в полутьме словно светилось — тепло, янтарно...
— А сейчас я уйду. Устроюсь до утра в холле. Тебе нужно выспаться.
— Подожди...
— Зачем? Не нужно утренних неловкостей. Я должна тебе готовить кофе, а не ты мне его подавать в постель. Завтра я приготовлю тебе кофе. Горячий и очень крепкий.
Он помедлила у двери, крутнулась, став на носочки:
— Я красивая?
— Да. Очень.
Она улыбнулась:
— Спи. Тем более... Какой бы бесконечной ни казалась ночь, солнце обязательно взойдет. На востоке. И утро может оказаться совсем не таким, каким мы его ждем.
Глава 39
В семь, свежий после душа, Олег уже сидел за рабочим столом. Через минуту дверь открылась, вошла Аня с подносом, на котором стояли кофейник, чашка, молочник и сахарница.
Аромат от только что приготовленного кофе был божествен, а девушка... Аня была одета в строгий костюм, роскошные волосы уложены безукоризненно, словно на античной камее. Она оставалась по-прежнему красива, но той совершенной, несколько отчужденной красотой, которой можно лишь любоваться, но не владеть.
— Ваш кофе, Олег Федорович.
— Спасибо, Аня.
Девушка вышла. Олег налил кофе в чашку, размешал ложку сахара, пригубил.
Бодрящая горечь напитка смешалась с другой горечью... Словно с наступлением утра, и Аня, и он сам вынужденно возвратились из жизни настоящей в мнимую, кукольную, и сами нарядились арлекинами, чтобы другие куклы не смогли заподозрить в нихживых.
— Олег Федорович... — услышал он по селектору.
— Да, Аня?
— Я могу зайти?
— Да. Девушка появилась через секунду, плотно прикрыв за собой дверь.
— Что-то случилось?
— К вам посетитель.
Олег посмотрел на часы: было лишь четверть восьмого.
— Контора начинает работать с девяти, — отрезал Олег.
— Я пыталась растолковать ему это, но он настойчив. Я бы не стала вас беспокоить, но... он сказал, что дело у него конфиденциальное.
— Других здесь не бывает. В чем срочность?
— Он пояснил лишь самую суть. Это касается... ваших родителей. Вернее... обстоятельств гибели... вашего отца.
Кровь мгновенно прилила к лицу, Олег зажал между губ сигарету, прикурил.
— Извините, Олег Федорович, я не должна была...
— Прекратите, Аня. — Олег поперхнулся дымом, прокашлялся, сделал глоток из чашки. — Вы уже дали команду охране пропустить его в офис?
— Да. Я хотела увидеть его.
— Ваше мнение?
— Он не врет. Он действительно что-то знает. И — очень нервничает. Очень.
Я бы даже сказала, он чего-то боится. Отчаянно.
Гринев в несколько затяжек спалил сигарету почти до фильтра, произнес:
— Пригласите его.
— Да. Еще кофе?
— Нет. Чай. Очень крепкий. Вы говорите, Аня, этот мужчина взволнован?
— Скорее, напуган.
— Тогда — коньяк к чаю.
— Разлить в бокалы?
— Нет. Бутылку. Он как-то назвался?
— Естественно. И даже предъявил что-то охране внизу: то ли водительское удостоверение, то ли читательский билет. Но я не уверена, что документы подлинные.
— Как он назвался?
— Кузнецовым. Валентином Алексеевичем Кузнецовым.
— Визитка?
— Нет. Он из простых. — Едва заметная ульхбка тронула губы девушки, и лицо ее мгновенно изменилось, стало таким, каким запомнил Олег ночью: полураскрытые, опаленные страстью губы и глубокие, бездонные глаза под бездной волос...
— Мне было очень хорошо с тобой, Аня, — произнес Олег неожиданно для самого себя.
— Мне с тобой тоже, Олег. — Лицо девушки осветилось улыбкой.
— Никакое утро не может перечеркнуть того, что уже произошло.
— Я рада, что ты это понимаешь. — Улыбка исчезла с ее губ, но взгляд остался ласковым, и заговорила она с ним, как с ребенком, которого уговаривают пойти в школу:
