— Олег Федорович. — Аня вошла в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь.
Она выглядела взволнованной и озабоченной. — К вам рвется какая-то женщина.
— Вкладчица?
— Не похоже.
— А на что похоже?
— На тайфун. Двое охранников ее едва сдерживают. В буквальном смысле.
Обхватили даму поперек талии, но руками она машет, как ветряная мельница. И — визжит.
— Кажется, я догадываюсь, кто это... Внешность ангельская?
— Не вполне. Она утверждает, что ваша жена.
— У меня нет жены.
— Я это знаю.
— Откуда?
Аня улыбнулась:
— Женат или нет — это первое, что узнает женщина о своем будущем начальнике.
— Да? Я не знал.
— У нее фингал под глазом, — продолжила Аня. — И губа, кажется, разбита.
Но заметить это можно, только приглядевшись.
— Слой «штукатурки»?
— Очень умело наложенный макияж. Над ее лицом работали в дорогом салоне.
— Этого мне сейчас недоставало...
— Ее выпроводить?
— Это невозможно.
— То, что не могут сделать два охранника, может сделать хрупкая девушка.
Такая, как я.
— Не наговаривай на себя, Анюта. Если ты думаешь, что больно ранишь ее замечанием «по женской части» и она разнюнится и уйдет... Она уже успела поцарапать охранников?
— Одного. — Вот видишь.
Аня выпятила нижнюю губу:
— Если она только попробует замахнуться на меня, я сломаю ей нос.
— Правда?
— Да. А потом — выбью передние зубы, один за другим.
— По-моему, ты не шутишь... Аня вздохнула.
— Проходила курс «молодого бойца»?
— Можно сказать и так.
— Не нужно нам рукоприкладства в приемной. Да и кровищи будет... Про визг и адвокатов я не говорю. Зови.
— Сейчас?
Олег улыбнулся:
— Дай мне минутку собраться, ладно?
Аня кивнула, вышла. Визг в приемной затих, как будто выдернули вилку из розетки. Олег знал, чем сейчас занята Эвелина. Рассматривает себя в зеркальце, пудрит носик и очерчивает безукоризненную линию губ. Интересно, какую линию поведения она сейчас выберет, чтобы выдоить из него деньги? Оскорбленная добродетель? Разъяренная мегера? Нет, эту роль она уже отыграла охранникам. Как истинный творец, она не любит повторяться. Впрочем... Если быть честным, сейчас Олегу захотелось не просто быть в другом месте... Лучше — в другом городе. А еще лучше — на другом материке.
Глава 60
— Гринев, где ты нашел себе такую шалаву в секретутки, а? Признайся, ты с ней спишь? Ну конечно спишь, вы иначе не можете, да и они не могут — это их способ сравняться с боссом, тайно руководить им. «Строю посетителей, потому что имею на это право!» И — чертики в глазах! И — высокомерие это холуйское!
Не-на-ви-жу!
Эвелина упала в кресло, достала сигарету, покрутила в пальцах, огня не дождалась, прикурила сама от какой-то пластмассовой зажигалки, затянулась дважды, нервно бросила зажигалку на стол:
— Прикажи своей рабе хоть кофе принести!
— Мне некогда рассиживаться. Работы много.
— «Работы много». Сидение в кресле ты называешь работой?
— Угу. Зато ты вообще не знаешь, что это такое.
— Я? Не знаю? Ты, пока мы были женаты, слышал хоть что-нибудь из того, что я тебе рассказывала?
— Угу. Ты дергала репку в каком-то колхозе. Когда в сельхозтехникуме училась. Это было до колледжа культуры.
— Во-первых, там тоже был не техникум, а колледж. Не у всех папы были московскими партфинансистами! А называлось это — сельскохозяйственная практика.
Так что я знаю, что такое труд! Настоящий труд!
— По-моему, ты проучилась там с месяц, нет?
— Это не мало.
— Понимаю...
— Что ты понимаешь, белоручка?! Нет, сидит тут, кивает, а я... Думаешь, я не знаю?! Да про тебя уже по трем новостям с утра поведали! Скупаешь акции на десятки миллионов долларов — и прибедняешься! Хотя — выглядишь ты неважно: мешки под глазами, цвет лица какой-то землистый... Это — от скаредности, понял, Гринев! В «москвичонке» он ездит! Ишь, прикинулся овцой!
Усталость, с утра навалившаяся на Олега ватным комом, внезапно переросла в гнев.
— Все сказала?! Теперь — проваливай! Мне нужно работать! — Последние три слова он произнес раздельно и отчетливо.
Эвелина испуганно взмахнула ресницами, губы ее затрепетали, и она — повалилась лицом на стол, заплакала, зарыдала, размазывая по лицу тушь...
— Что ты орешь... Ну что ты на меня орешь?.. Разве я виновата, что такая?
Ну не умею я жить, да, глупая, людей не понимаю совсем, но я же всегда хочу как лучше... Ты даже не представляешь себе, как я всего боюсь... Москвы вашей боюсь, мира этого скотского... И делать я ничего не умею, ну ничегошеньки, что ж мне теперь — помирать? Не хочу я, жалко, да и красивая я... Не хочу...
«Как тебя вообще угораздило на ней жениться?» — такой вопрос Гриневу задавал не только водитель. Сейчас он вспомнил. Ну да: Эвелину он встретил на бульваре, тогда она немного стеснялась своего несколько вычурного имени и звалась просто Линой. Как все. И приехала поступать во ВГИК, как водится. А дальше — все по накатанной: у нее кончились деньги — девчонка расставалась с ними беззаботно, как с чужими, очарованная летней Москвой и новыми друзьями — сплошь людьми «творческими, артистическими».
Эти друзья кончились, как только кончились деньги. И она сидела на скамеечке, несчастная и никому не нужная — на каком-то из бульваров Садового...
И люди торопились мимо, и автомобили мчались по своим делам... А он — остановился. Ее заплаканное лицо было действительно красивым, и она нуждалась в помощи, в его помощи, и казалась хрупкой, доброй и беззащитной... А что до ее глупости... Пожалуй, она не глупее других и не умнее, вот только беззащитнее — это точно. Всю жизнь ищет неземных очарований и — попадается. «Неземные очарования» — это почти как бесплатный сыр. Олег предвидел ее будущее: еще с десяток лет она будет метаться в поисках принца на белом коне, словно не ведая, что со временем все меняется — и принцы лысеют, и кони чахнут. Но — уж такова ее планида, и изменить здесь ничего нельзя.
— Кто тебе фингал нарисовал, Лина?
Женщина всхлипнула:
— А что, так заметно?
— Нет. Тебе даже идет.
— Медведь, я попала в беду.
— Когда было иначе?
