— Чего?
— Дурины. Ну, то есть очистка должны быть аховая, но чтобы чуток шибала все же. В финской сивушных масел совсем нет, а чуть-чуть надо. От них — аромат.
— Да ты знаток.
— Какой там. Просто люблю.
— Лермонтова тоже любишь?
Саша посмотрел на Гринева испытующе:
— Что, не по мне книга?
— Да нет...
— Обрыдло про войну. Я Лермонтова случайно взял. С теткой сейчас живу, у нее много такого. Ну и взял. Раньше думал, стишки, то, се — муть зеленая. А сейчас... Вот я читаю «Княжну Мэри», и думаю: люди ведь раньше совсем такие же были. И мучились так же, и вообще... Полтораста лет прошло, сколько народу друг дружку поизвело... Только беззаботности в них, техних, было больше.
— Думаешь?
— Ну. Они богатые от рождения были. Об чем им горевать? — Подумал, покачал головой. — А может, и не больше. Только Лермонтов это в книжку не стал вставлять. Он ведь тоже с чеченами воевал. А про войну в книжке и нет ничего.
Маются они нелюбовью, тщеславием, унынием. Как мы.
— Это тебе интересно?
— А то.
Разлили по второй. Выпили.
— Знаешь, в чем странность, Олег?
— В чем?
— Вот люди эти, что жили тогда, — умерли все до одного. Нету их. А я читаю, и меня аж лихорадит — как там все дальше будет... Значит, живые они? Раз мне важно, что с ними станется?
— Может быть.
— Вот. А эти все, — он неопределенно указал наверх, — мертвые. Деньги им мир застят. Купить все могут, а больше ничего их не колышет. Ни любовь, ни презрение, ни никчемность жизни нашей... Господами себя мнят. А какие они господа? Так, плебеи при деньгах. А у Лермонтова... Они же под пули не по приказу лезли. Честь. Спроси у нынешних, что это такое, кто скажет? Ты вот охранник, а под пули не лезешь.
— Зачем мне?
— А случалось?
— Давно.
— В Чечне или... типа разбирался?
— Типа разбирался. В Афгане.
— А выглядишь молодо.
— Я под самый занавес попал.
— Говорят, под занавес война там легче была.
— Что с чем сравнивать.
— Я с дедком одним работал... Он финскую воевал, курсантом. И всю Отечественную от первого до последнего дня. Так он Отечественную не вспоминал даже. Только финскую. Как выпьет чуток, так в слезы. Видно, лютая была та война. Снежная. Страшная. — Саша зевнул, глаза его заметно помутились. Он посмотрел на Гринева неуверенно, повторил, перед тем как накрепко смежить веки:
— Страшная.
— Самая страшная война, браток, та, на которой ты подыхаешь.
Глава 73
Саша уснул как убитый. Именно на это Гринев и рассчитывал: разливая, незаметно выплеснул в стаканчик собутыльника загодя приготовленную ампулу реланиума. Вреда никакого. Просто двести граммов водки действуют как шестьсот и почти сразу. Зато выспится хорошо.
На войне как на войне. При полностью непонятных перспективах и неизвестных противниках стеречься приходится всего. Охранников внизу, и борзовских, и всех прочих, возможных филеров, маячков... Как в старом анекдоте, когда Моню, приехавшего на землю обетованную с планом самых замысловатых гешефтов, прямо в аэропорту встретил лозунг: «Ты думаешь, ты один такой умный? Тут все такие умные!» А раз все умные... Гринев пошарил по шкафчикам, "обнаружил несколько джинсовых комбинезонов.
Один оказался почти впору, только длинноват. Олег разделся до трусов, облачился в фирменную сантехническую майку и комби. Надел резиновые сапоги. Рассовал деньги и сигареты — карманов на комби хватало.
Отыскал дверцу, открыл, спустился в подвал. Посветил ручкой-фонариком, увидел то, что искал: канализационный люк. Поддел прихваченным гвоздодером, отодвинул тяжелую крышку, спустился на высоту своего роста, не без труда закрыл за собой люк. Держа зубами фонарик, спустился в трубу коллектора.
Внезапно, вдруг, ожили какие-то подсознательные или благопридуманные страхи: боязнь затеряться в этом подземелье, боязнь заразиться неведомой болезнью, страх задохнуться в спертом и влажном воздухе... Олег тряхнул головой: к лешему! Это просто труба, через нее он должен выбраться никем не замеченный.
В другой колодец он вышел минут через тридцать. Поднялся по ступенькам.
Прислушался. Тихо. Кое-как наддал крышку люка. Не поддавалась. Гринев вздохнул.
Он знал этот выход: через улицу От здания конторы, во дворе. И крышка должна открыться. Но она не открывалась. Возможно, кто-то оставил сверху автомобиль.
Возможно, крышку заварили. Все могло быть. Гринев стал поудобнее на узкой ступеньке, напряг ноги, упершись спиной, кое-как сдвинул крышку в сторону, вылез из колодца, вдохнул ночной воздух. И только тогда перестал бояться.
Одни люди любят лазать по пещерам, другие плавать под скалами без акваланга, третьи — прыгать с небоскребов. Олег Гринев любил лето, напоенный ароматами воздух, теплую ночь... Какой еще экстрим, когда вся жизнь — как слалом!
Вокруг летняя ночь и тишина. Полная тишина. Кое-как Гринев установил тяжеленную крышку на место, проверил: не ровен час, какой-нибудь пацанчик свалится... Села плотно.
Собственные мысли, да и действия показались Гриневу странными. Он внимательно осмотрел двор, машинально отметив и его пустоту, и покой вокруг.
Немудрено, два часа ночи. Что тому виной? Получасовое блуждание в зловонии подмосковной канализации? Нет. Он просто боялся. Боялся, что придет к «ракушке» и — не обнаружит автомобиль. Или — та самая призрачная нить виртуального луча, единственная, ведущая к решению многих загадок, оборвется нечаянным образом...
Все люди знают, что нельзя полагаться на случай, в нашей иллюзорной жизни нужно готовить себе несколько прибежищ, но события порою катятся так, что человеку остается лишь одна возможность, такая же призрачная и иллюзорная, как этот луч... А впрочем... Все надежды иллюзорны. Но — пусть они остаются. Пока они будут — и мир не погибнет.
Олег тряхнул головой. Что с ним происходит? Словно он замешал в водку снадобье не Саше-сантехнику, а самому себе, и оттого мысли постоянно выворачивают на «вечное». Какое вечное? Сейчас ему нужно просто добрести до машины, и если компьютер все еще работает и маячок цел... Если... Если...
До «ракушки» Олег добрался в пятнадцать минут. За ним никто не приглядывал, это точно. Гринев открыл, залез в машину, устроился на сиденье, включил двигатель, выехал, закрыл мини-гараж и медленно двинул прочь. Закрытый «лэптоп» лежал на пассижирском сиденье, заботливо укрытый пледом; плед слегка съехал, Олег увидел светящийся индикатор — компьютер работал!
В нетерпении он прогнал автомобиль через несколько дворов, заехал на какой-то пустырь — то ли собачья площадка, то ли бывшая хоккейно-футбольная коробка, сейчас — просто полусвалка между чудом уцелевшими сварными металлическими гаражами. Остановился. Закурил. Выдохнул.
