На счастье, дождь почти прекратился, и Костя мог поднять голову и смотреть на окна. В каком увидит Ларису? Наверное, надо сначала выбрать этаж. Третий. Раз, два, три, четыре — восемнадцать окон. Нигде ни одного лица. А может, лучше второй? Там сразу восемнадцать новых надежд. Но если в ближайшее время никто не выглянет, придется идти к вахтерше, если она существует. Жаль, это будет совершенно иной эффект. Лучше бы увидела вот так, в окно. Выглянула — а он стоит. Как и обещал.
И ожидание — за все его треволнения — сбылось! Вначале в одном окошке мелькнуло девичье лицо, и в тот же миг к стеклу прилипло, разглядывая Орешко, еще пять или шесть. Затем на этаже, наверное, просто крикнули «Девчонки, к кому пришли?» — потому что одновременно лицами заполнились все до единого окна. Увидеть, узнать среди них Ларису было невозможно, и тогда Костя присел на спинку скамейки: пусть узнает она сама. Хотя и находиться под таким количеством девичьих взглядов — лучше еще раз перейти реку вброд. Единственная защита, перенятая у Ларисы — показное равнодушие. Вот захотелось присесть человеку — и сидит. Да, дурак, потому что под дождем. Но это уже сугубо его личное дело.
Но его не окликали, время шло, и тогда поднял голову сам, предварительно загадав: если сейчас не увидит Ларису, пойдет на этаж.
Но он встретил ее взгляд. Скорее всего, их видели вместе на танцплощадке и Ларису отыскали, подвели к стеклу. В других окнах народу поубавилось, а оставшиеся изредка оборачивались в глубину своих комнат и сообщали: еще сидит.
Лариса смотрела на него сквозь приоткрытую форточку, стряхивая на подоконник пепел с сигареты. Костя встал, разгладил мокрую форму, готовый ответить на любой ее жест. Но лениво, томно, безразлично пускались колечки дыма, и никакого движения навстречу, абсолютно нулевое соучастие или просто хотя бы любопытство или удивление. К ней что, вот так каждый день под дождем ходят кавалеры? Неужели ей все равно, что он пришел? В такую погоду пришел! Через реку без моста! С наряда!!! Или в самом деле все же не она, а он очередная бабочка, сгоревшая в ее равнодушном огне? Он — один из многих, познанных ею? Она что, коллекционирует мужчин? А он боялся ее слез, готов был идти под венец…
Самым разумным в возникшей ситуации было демонстративно повернуться и уйти. Но нет, нет-нет, она сейчас выйдет. Докурит сигарету и выйдет. Просто ей неудобно под взглядами подруг бежать сразу. Вот уже выбросила окурок, захлопнула фрамугу, задернула шторы. Значит, одевается. Догадалась бы вынести сигарет, его пачка давно превратилась в кармане в кашицу.
Вышла в коридор. Зонтик-то хоть взяла? Или они просто постоят на крыльце? В общагу могут не пустить, да он и не пойдет, хватит с него на сегодня женского внимания. А что сказать ей? Просто поздороваться? Так точно, все должно быть обыденно, ничего сверхъестественного не происходит, просто курсант держит слово. Даже если бы произошло землетрясение или пожар — он стоял бы под окном любимой женщины. Впрочем, надо уже идти к подъезду, Лариса должна спуститься…
Поскрипывала под ветром расхристанная, словно солдат-«дембель», дверь с разбитыми стеклами. В темной глубине коридора мяукала кошка. Лариса задерживалась. А может, снова смотрит в окно, не поверив своим глазам?
Несколько раз Костя отбегал к лавочке, глядел на зашторенное окно. Не узнала? Но это невозможно. Так что же? Нет прощения за вчерашнее? Он для нее стал пустым местом? И ей на его благородство начхать? Лучше, чтоб не цеплялся и не надоедал?
Так уйдет!
Побрел, хотя и оглядываясь, в глубине души надеясь, что догонят или окликнут. Шел медленно. А у разрушенного мостика даже постоял некоторое время: вдруг Лариса прибежит чуть позже и ей придется, как и ему, переходить реку вброд?
Вернулся, взобрался на самый высокий пригорочек, вгляделся в сгущающиеся сумерки. А записку его, скорое всего, уже изучали в штабной палатке. Вот залетел! И как легко и быстро все теперь порушится и поменяется в жизни.
…Мостик, конечно, для него на обратную дорогу не выстроили. И Косте вновь пришлось переходить реку вброд. До лагеря, чтобы согреться, пробовал бежать, но раз за разом переходил на шаг и даже замедлял его. А что ждет его там? Что лучше: оттягивать плохие известия или идти к ним напролом?
— Мне безразлично, где вы были, товарищ курсант, — дежурный по лагерному сбору не пожелал даже услышать версию исчезновения своего подчиненного по наряду. — Сейчас отправитесь на гауптвахту, а оттуда — в дисбат. Это я вам обещаю.
— Я не отдал им твой рапорт, — шепнул до этого Борька, страшно выпученными глазами давая понять, какой стоит шум по поводу его исчезновения. — Я какое-то время ходил вместо тебя по лагерю, но когда позвали к дежурному… Выкручивайся сам. Я сказал, что видел тебя в туалете. Живот болит — пронесло…
Пронесет!
— Вот ваше направление на службу в город Иваново, — капитан из учебного отдела на глазах у Орешко разорвал листок бумажки, бросил в грубо сколоченную из досок урну. — А вот ваше, — теперь уже на глазах у Бориса разорвал еще одно направление, не уточнив, куда.
Костя и Борис сжались — судьба делала крутой поворот. В какую сторону? Утром вместо гауптвахты не сомкнувшего глаз, в так и не просохшей за ночь форме Костю первым вызвали на распределение. Тут же следом — Бориса. Только увидев за столом довольного капитана, Орешко понял: он предоставил своему конкуренту счастливейший из дней.
— А это будут ваши новые места.
Вытащил чистые бланки, принялся выводить с особым сладострастием на них номера войсковых частей. И словами раскрыл их местонахождение. Сначала Борису:
— Раз уж подменяете товарища, то делайте это до конца. Едете вместо Орешко в Иваново, город, как известно, хоть и бедненьких, но невест. А вы, уважаемый товарищ выпускник, — посмотрел с улыбкой на Орешко, — вместо друга в Чечню. Вот такая маленькая рокировка. Думаю, для истории и Воздушно-десантных войск — ничего существенного, а для вашей службы… Как распорядится судьба.
Борис, стараясь не смотреть на Костю, отдал честь и быстро вышел из палатки, боясь выдать переполнявшие его счастливые чувства. Костю задержал взгляд капитана. Собственно, спешить уже было некуда, а последнее слово всегда остается за начальником.
— Дотанцевался, курсант Орешко. Это твоя задница.
А хоть передница, — Костя осторожно, чтобы также не выдать радость, перевел дух. Главное — не дисбат. А из Чечни он вернется. Ели повезет, то и с наградами. И обязательно найдет случай, чтобы предстать во всем блеске и перед капитаном, и перед Ларисой. И пригласит ее на танец. Или дождется, когда объявят белый…
При этом ведать не ведал, что война и Чечня начнутся у него не с боев, а именно с танцев…
— …«Ноль-четвертый», я — «Синица». Что плохого в этой жизни?
— Пока вы не позвонили, все шло хорошо.
— Правильно мыслишь. Там в твоей зоне ответственности «Ястреб» заактивничал…
— Сам чувствую. Да только был бы он один.
