У двери послышались голоса, в скважину неумело вставили ключ. Значит, не охрана. Значит…
Вошли трое — он не сразу узнал офицеров из своей бывшей охраны. По тому, как они остановились на пороге, как, стараясь не глядеть на пего, принялись осматривать комнату, словно только за этим и пришли сюда, стало окончательно ясно: да, за ним.
— Мы пришли, чтобы перевести вас в другое место, — первым пришел в себя от его все понимающего и, главное, совсем не испуганного взгляда Рузи.
— И вы захватите мои вещи? — уже с откровенной усмешкой спросил Тараки.
— Да, мы перенесем и ваши вещи, — или не понял, или не хотел поддаваться эмоциям Рузи. — Пойдемте.
Однако Тараки прошел к столику, отодвинул отключенный с первой минуты заточения телефон, положил на него дипломат. Испытующе оглядел офицеров.
— Здесь около сорока тысяч афгани и кое-какие украшения. Передайте это моим… родственникам.
Хотя бы один мускул дрогнул, хотя бы как-то изменилось выражение лиц пришедших — Тараки бы почувствовал, понял, что с его родными и близкими. Но офицеры не выдали, не проговорились даже в жестах и мимике.
— Передадим, — бесстрастно ответил Рузи. — Прошу.
Тараки вышел первым. Старший лейтенант, показав взглядом Водуду на одеяло, следом за ним.
— Сюда, прошу, — указал он на одну из комнат, когда они спустились на первый этаж.
Тараки оглядел пустынный, тускло освещенный коридор, поправил прическу, словно выходил на трибуну, к людям, и шагнул в низкую дверь. И уже на правах хозяина, улыбаясь — он и сам не знал, откуда у него столько выдержки, — пригласил в комнату офицеров. Увидев Водуда с одеялом, понимающе кивнул. Лейтенант, не ожидавший такого откровенного жеста, стушевался, отступил на шаг, стал прятать одеяло за спину.
— Передайте это Амину. — Тараки снял с руки часы и протянул их старшему лейтенанту.
Когда-то Хафизулла спросил в шутку: «Сколько времени на часах революции?» Пусть знает, что они остановились. Теперь у него остался только партбилет. Как быть с ним? Наверняка потом… после… станут выворачивать карманы. Мерзко, низко!
Нур Мухаммед решительно достал книжицу:
— И это тоже.
— Хорошо, — принял все Рузи. Кажется, вздохнул с некоторым облегчением: приговоренный понял свою участь, не сопротивляется, не елозит у ног — таких приятнее… спокойнее… словом, так лучше.
Достал из кармана кителя тонкую шелковую веревку и, хотя сам мог спокойно связать уже выставленные самим Тараки руки, позвал помощников:
— Помогите.
Связывал тем не менее один: видимо, просто боялся подойти к осужденному в одиночку. Веревка больно врезалась в запястья, у Тараки уже готов был вырваться стон, но он сдержался. Он не даст, не даст Амину повода для ухмылок или злорадства, он сам будет ухмыляться, и пусть это преследует убийцу и предателя. Не стонать, а, пересилив себя, улыбаться. Улыбаться. Обо всем этом потом расскажут Амину, пусть знает… пусть знает…
— Я закрою дверь, — пряча дрожащие руки, сказал подчиненным Рузи и быстро вышел из комнаты.
Лейтенанты, оставшись одни, тут же отскочили от связанного, словно не были причастны к происходящему. Они тоже не могли унять дрожь и смотрели только на дверь, ожидая Рузи и конца всей этой истории.
— Принесите, пожалуйста, воды, — нарушил молчание Тараки, и Экбаль, опередив Водуда, выскочил в коридор.
— Ты куда это? — преградил ему дорогу возвращающийся политработник.
— Он… просит пить.
— Некогда воду распивать. Пошли, — вернул лейтенанта Рузи.
Кажется, в минуты отсутствия он не просто закрывал входную дверь, а сбрасывал с себя последние капли нерешительности. И, войдя в комнату, с порога указал Тараки на кушетку:
— Ложитесь.
Тот посмотрел на вернувшегося пустым Экбаля, облизал пересохшие губы. Да, он пожил на этом свете, ему все равно не страшно покидать этот мир, но почему-то очень хочется пить…
Руки были связаны впереди, и Тарани лег на спину. Оглядел еще раз комнату и прикрыл глаза. Вот так умирают революционеры.
Рузи словно только этого и ждал. Стремительно подойдя к Тараки, одной рукой зажал ему рот, другой ухватил за горло. Водуд набросил на лежащего одеяло — наверное, чтобы не видеть агонии. Экбаль прижал слабо подрагивающие ноги умирающего. И последнее, что попытался в этой жизни сделать Тараки, — это сбросить с лица потную, почему-то пахнущую железом руку Рузи.
Но силы были слишком неравны.
Необходимое послесловие.
Через несколько минут убийцы вынесут тело Тараки, завернутое в одеяло, и уложат в машину. Она возьмет курс на кладбище «Колас Абчикан», «Холм мучеников», как прозвали его кабульцы. Свежевырытую могилу будут охранять несколько солдат.
Когда все будет закончено и Рузи, передавая начальнику Генерального штаба вещи Тараки, посмотрит мельком на часы, они покажут 2 часа 30 минут ночи 9 октября. Это будет время, начавшее отсчет нового поворота в истории Афганистана, время, которое станет началом и для судьбы ограниченного контингента.
После 27 декабря Рузи и Водуд исчезнут из страны. Следы старшего лейтенанта отыщутся в Иране, потом, по некоторым слухам, он возвратится в Кабул с повинной. Однако халькисты, верные Тараки, приговорят его к смерти: «Ты, поднявший руку на учителя, не должен жить на этой земле». Экбаль предстанет перед революционным судом. Не избежит своей участи и Джандад, не говоря уже о начальнике Генштаба Якубе и самом Амине.
Уничтожить семью Тараки Амин все же побоится, отправит ее лишь в Пули-Чархи. И в январе 1980 года, когда в США только ленивые корреспонденты и политики не будут убиваться по поводу смерти Амина, вдова Тараки обратится к президенту Америки Дж. Картеру:
«Господин президент. В течение последнего периода времени, до сентября 1979 года, мой муж являлся законным главой государства, председателем Революционного совета, неустанно трудился во имя создания нового, процветающего Афганистана. Однако в сентябре прошлого года заговорщик и вероотступник Амин, не брезгуя самыми коварными методами, предательски и подло захватил власть в стране. Он убил моего мужа, я повторяю — законного главу Демократической Республики Афганистан, а всю нашу семью, в том числе и меня, бросил в свой ужасный застенок.
Господин президент. У меня и у всех честных афганцев вызывает гнев и возмущение то, что вы пытаетесь защищать убийцу и преступника Амина. Вы позволяете себе называть его законным президентом Афганистана. Ваши слова оскорбляют память моего мужа, Нура Мухаммеда Тараки, злодейски убитого Амином и его палачами…»
По решению революционного суда место вдовы Тараки в тюрьме займет вдова Амина.
Восток продолжал оставаться Востоком.
Глава 20
ИЗВЕСТИЯ ПРИНОСИТ АНДРОПОВ. — 62 ШАГА ОДИНОЧЕСТВА. — МАКАРОНЫ ПО-БРЕЖНЕВСКИ. — ОТБОЙ «МУСУЛЬМАНСКОМУ» БАТАЛЬОНУ.
