Чуть позже, неся службу в бригаде спецназа, к званию мастера спорта по классической борьбе он добавил титул чемпиона Москвы в своем весе по дзю-до и еще одно звание мастера спорта. Затем стал мастером по служебному двоеборью, включающему рукопашный бой и владение штатным оружием. Выходя во главе группы в учебный поиск, соревнуясь с другими в учебе, выступая на соревнованиях, он думал только о победе, не допуская мысли о поражении. А если проигрывал, то был убежден, что это случайность, что в конечном счете все равно окажется победителем. Чаще всего так и получалось. Но его понемногу разраставшееся самолюбие со временем грозило трансформироваться в самомнение, и это существенно одерживало бы его совершенствование как профессионала.
Такого рода психологические сдвиги, происходящие у наиболее одаренных курсантов, безошибочно фиксировались преподавателями. И постепенно, исподволь самомнение вытеснялось нормальным самолюбием, а зарождавшаяся самоуверенность — уверенностью в себе. По мнению наставников, именно так и должен ощущать себя в этом мире разведчик и диверсант бригады специального назначения Главного разведывательного управления.
Когда-то в Академии Генштаба царской армии слушателям внушали: «Вы должны овладеть военной мыслью прошлого и узнать как можно больше. Только после этого, если понадобится, вы сумеете делать все наоборот». Используя эту мысль, наставники поясняли курсантам:
— Для изучения прошлого нам отведено для вас слишком мало времени. Поэтому вы должны знать, если не все, то как можно больше, о своей работе в настоящем времени, в наши дни. Это и позволит вам делать потом все наоборот, если потребуется. А в том, что потребуется, можете не сомневаться. Вы прежде всего разведчики, и уж потом диверсанты. И должны мыслить так, чтобы каждый раз загонять противника в тупик. А для этого надо думать неординарно, часто поступать вопреки логике и здравому смыслу. Если, выполняя задание, вы будете принимать решения, исходя из правильных, вполне обоснованных умозаключений, к которым пришел бы нормальный армейский офицер, возможность выполнения задания чаще всего окажется близкой к нулю.
Почему дилетанта труднее обезвредить, чем профессионала? Потому что один профессионал всегда сможет с большой степенью вероятности просчитать ходы другого профессионала, а действия дилетанта основываются не на привычной логике и выверенном опытом здравом смысле, а на его необычных, непривычных, часто дурацких, алогичных умозаключениях. Имея дело со специалистами антидиверсионных отрядов, вы должны уметь перевоплощаться мыслью в профессиональных дилетантов, чтобы думать их категориями. Но для этого, прежде всего, необходимо знать логику мышления и психологию противника. И вы будете ее знать.
Им говорили:
— Вы составляете элиту армии, если угодно, ее цвет, красу и гордость, как бы высокопарно это ни звучало. И мы сделаем все возможное, чтобы вы соответствовали этим высоким понятиям. Но если кто не хочет— Что ж, силой здесь никого не держат.
Стать элитой хотели все. Они были истинными патриотами. А наставники трудились над тем, чтобы подвести под чистосердечный патриотизм официальную идейно-политическую базу. Курсанты от начала до конца знали материалы всех съездов и пленумов ЦК партии, его бесчисленных решений и постановлений. Будучи советскими людьми, с психологией, взращенной на социалистических ценностях и идеалах, они все принимали за чистую монету и не сомневались в конечной победе коммунизма. Они не отличались широтой мышления, да это было не нужно для выполнения задач спецназа.
Кто знает, как бы выполнялись эти задачи, если бы наставники учили курсантов анализировать не только военные ситуации, мысли и действия противника, но также брожение общественной мысли и озлобление истосковавшегося по свободе народа. Эти неглупые парни открыли бы для себя много странного в родном отечестве. Они бы пришли к выводу, что в стране никогда не существовало диктатуры пролетариата — диктатуру осуществляли кто угодно, только не пролетариат, и уж конечно, не отброшенное во времена крепостничества крестьянство; что экономика СССР после смерти Ленина являла собой не что иное, как грубое, беззастенчивое извращение экономики социализма; что все шестьдесят советских лет страну, сменяя друг друга, возглавляли и вели к светлому будущему аморальные вожди вкупе с шайками растленных приближенных. Если бы кто-нибудь сказал им, что, принимая присягу, они клялись в верности не народу, не отечеству, а правящей банде действительных врагов отечества, презирающей свой народ, это были бы последние слова в жизни этого человека. Они не знали сомнений и не позволили бы сомневаться другим. Сомнения рождаются в размышлениях, а на размышления у них не оставалось времени. Родина голосом командира сказала: «Надо!» — какие еще могут быть разговоры!
Наставники внушали им, что быть патриотом отечества и не быть патриотом родного ГРУ — аморально. Не менее аморально, считали они, не презирать недоносков из МВД и кровавых монстров из КГБ, организации, от которой десятилетиями смердит подлостью. Особо непримиримая ненависть была именно к КГБ. Но не потому, что советская охранка с садистской жестокостью истребила и сгноила в лагерях миллионы своих соотечественников, оберегая страну от посягательств народа на лучшую жизнь. Тут прежде всего помнили о том, что за годы советской власти КГБ обескровило советскую разведку больше, чем все иностранные контрразведки вместе взятые. Не без основания приписывали проискам этой всесильной конторы и то прискорбное явление, что после подлого уничтожения Берзина ГРУ до последнего времени фатально не везло на руководителей. Сталин назначал на этот пост лично ему преданных, далеких от разведки людей вроде Голикова, Кузнецова и других, не сумевших ничем, кроме ошибок, стоивших десятков тысяч солдатских жизней, проявить себя на поле брани. Да и после его смерти будто умышленно отдавали разведку в руки бесталанных дилетантов. Дела в ГРУ пошли в гору, пожалуй, с тех пор, как Управление возглавил Петр Ивашутин, генерал не от инфантерии, а от разведки. Однако негласная драка между КГБ и ГРУ с годами не только не унялась, а разгорелась. ЦК КПСС не был заинтересован в прекращении борьбы этих ведомств. Жестокая конкуренция давала куда большие результаты, чем мирное, в сущности, никого ни к чему не обязывающее соцсоревнование. Не запишешь же на самом деле в социалистических обязательствах: в первом квартале добыть за рубежом столько-то государственно важных секретов и разоблачить столько-то шпионов — американских двадцать, английских пять, немецких восемь… К тому же, тайное противостояние двух мощных властных структур, владеющих взрывоопасной информацией друг о друге и обо всех остальных, создавало определенный баланс сил, уравновешивало их влияние. Значит, вожди партии и владыки народа могли жить спокойно.
…Военные чувствовали себя в самолете свободно: расхаживали по проходу между креслами, останавливались, чтобы выпить за знакомство, травили анекдоты, смеялись, рассказывали эпизоды боев, интересные случаи.
Сосед Кондратюка не успел окончательно проснуться, как услышал сопровождавшееся смехом громко произнесенное слово «больной». Не открывая глаз, он продолжал тихо посапывать, изображая спящего, и размышлял: случайно было произнесено это слово или относилось к нему. Среди пассажиров самолета ему не встретилось ни одного знакомого лица. И если, вспомнив о «больном», имели в виду именно его, значит широко распространилась в армии эта глупейшая история. Вспоминая о ней, он внутренне корчился от унижения и бессильной злости. Попадись ему этот комбат-подполковник, хам и сволочь он бы…
