Как и планировалось, все агенты оказались в гестапо — и не могли не оказаться, так как их засылали на заведомо проваленные явки. В операции использовались не первые попавшиеся, а опытные испытанные люди, чтобы внушить противнику больше доверия к выбитым из них сведениям. Некоторые при аресте пытались покончить с собой, лишь бы не выдать «тайну», не обречь на поражение войска союзников. Но выданные им в Лондон капсулы с цианистым калием оказались фальшивыми. Британской разведке не нужна была их героическая смерть, пока гестапо не получит от них необходимую дезинформацию. Все было тщательно рассчитано. Даже попытки принять яд свидетельствовали о том, что агентам поверена тайна чрезвычайной важности. Немцы поверили полученной, проверенной и перепроверенной под пытками информации, и приготовились сбросить войска союзников в Северное море. Союзники высадились всего лишь на день позже указанного срока, когда ничего уже нельзя было исправить, но не на севере, а на юге, в Италии. Немцы поняли, что их обвели вокруг пальца. Но и оставшиеся в живых, умиравшие по лагерям агенты поняли, что их с мерзостным цинизмом предали те, за кого они воевали, предала Англия.
Позже, когда эта гнусная история получила огласку, голландцы, бельгийцы, датчане, французы, норвежцы, англичане, которых разведка отдала в руки гестапо, потребовали расследования. Но так как архив отдела специальных операций был своевременно уничтожен, британское министерство иностранных дел, фарисейски приняв личину оскорбленного достоинства, с беспредельной наглостью заявило: «Английский народ и правительство Ее Величества считали бы позором подобный образ действий». Народ, быть может, так и считал бы, но никак не правительство ее величества, которое долго еще гордилось своей грандиозной операцией по дезинформации противника. Черчилль с самодовольством писал в мемуарах: «Еще не пришло время открыть все, что было сделано для обмана врага».
Едва оформившись организационно, задолго до Великой отечественной войны, во время войны и после нее КГБ тоже использовал такие методы в своей работе — разве что не в столь грандиозных масштабах и не с такими глобальными целями, но не менее подло и гораздо чаще, чем англичане и их коллеги из других стран, которые все-таки стремятся сохранить лицо. Здесь, где существовал безликий народ, этого не требовалось. Не избежала мерзости предательства и военная разведка, долгие десятилетия находившаяся под жестокой опекой Комитета безопасности. Конечно, при необходимости, которая в этой стране могла возникнуть лишь теоретически, всегда можно было сослаться на высшие интересы страны, ради которых не то, что предавали десятки, — убивали миллионы.
Но на что мог сослаться генерал-лейтенант Сиворонов, ревностно, с высоким профессионализмом и гнусной циничностью выполнявший подлейшие указания своих шефов, преследующих только свои мелкотравчатые, корыстные интересы? Кроме того, как теперь стало известно, он был не только исполнителем, но нередко и инициатором предательства.
— Мы его начали разрабатывать полтора года назад, зацепившись за одну странную информацию, — говорил шеф разведки. — За ним обнаружилось столько грехов, до самых гнуснейших включительно, что— — Он досадливо покрутил головой и болезненно поморщился. — В ходе нашего, конечно негласного, расследования выплыли и другие, если не более колоритные, то более важные Фигуры, включая прижившихся наверху, у кормушки власти. Словом, целый мозговой, по существу, криминальный центр на политической основе.
— Чтобы наделать столько и таких серьезных прорех в нашей агентурной сети, им надо было иметь не одного и не средней руки информатора в недрах нашего ведомства, — заметил Ермолин.
— Их было несколько. Они уже перестали быть.
Генерал-майору не требовалось разъяснений. Сказанное шефом означало, что эти люди больше не живут.
— Среди них оказался и ваш предшественник на посту заместителя начальника управления. Через несколько месяцев освободится и место начальника, — продолжал Вашутин и, предупреждая вопрос, отрицательно покачал головой. — Нет, против него улик не имеется. Но не имеется и полного доверия. Стало быть, у нас ему не место. Как говорят в подобных случаях, не обеспечил свой участок работы. Отправим на пенсию, само собой, под наблюдением. Его место займете вы, Анатолий Павлович. А заместителем вас назначили для того, чтобы не так очевиден был взлет. Представление на присвоение вам очередного, изрядно подзадержавшегося, кстати сказать, по вашей же вине, — насмешливо уточнил он, — звания генерал-лейтенанта уже находится у министра. В другое время можно бы и подождать, а теперь придется поторопить министра, пока КГБ не вытащило на свет историю с вашим сыном. Есть и другая причина, заставляющая поторопиться с присвоением звания. Вам поручается организовать захват Сиворонова. Нужно вытрясти из него все, что он знает обо всем и обо всех. О его дальнейшей участи позаботятся те, кому положено. Ваше личное участие в операции исключается, на вас — только организация. В это время вы будете находиться за тысячи километров, в Афганистане. Однако его исчезновение, памятуя о вербовке, наверное, свяжут с вашим именем. Как и в том случае, если операция провалится. А вы нужны нам на посту начальника управления независимо от этих привходящих обстоятельств. Хотите что-то спросить?
— Да. Известно, через кого Сиворонов узнал о моей намечавшейся командировке?
— Известно. Но мы пока его трогать не будем. Пусть, не ведая того, поработает и на нас. Как и некоторые другие. Дела, — коротко вздохнул Вашутин. — Вот на что приходится тратить мозг и нервные клетки.
— Так же, как и КГБ их расходует на нас, — констатировал Ермолин.
— Для них это скорее неписаная обязанность, чем необходимость. 'КГБ — опора власти. Армия должна быть опорой государства.
— Пока сама не окажется у власти, — усмехнулся Ермолин.
— Вон куда вас кинуло! — засмеялся Вашутин. — История учит, что власть военных никогда ни к чему хорошему не приводила. Но как посмотришь на весь этот наш перманентный бардак, так и проскользнет мысль: почему бы, собственно, и нет? Ну ладно, забыли. К поездке готовы?
— Считаю, что готов. На всякий случай даже подчитал кое-что. Например, уточнил для себя, что в основе внешнеполитических принципов исламского фундаментализма лежит известный принцип их религии, восходящий к первым векам ее распространения, о разделе мира на две части: «дар-аль-ислам», то есть «земля ислама» и «дар-аль-харб», что означает «земля войны». Понятие «земля войны» охватывает все страны, где население, независимо от того, мусульманское оно или нет, находится под началом «неверных» правителей. Война или политическая борьба за превращение «земли войны» в «землю ислама» — священный долг каждого мусульманина.
— Ничего нового, — хмыкнул Ватутин. — Все, как у любых других завоевателей.
— Да, но пока что мы воюем на их земле, а не они на нашей, уточнил Ермолин.
— Лучше уж так, чем наоборот, — с усмешкой сказал Вашутин и серьезно добавил. — Конечно, эта война — результат глупейшей авантюры. Как вы знаете, Генштаб был категорически против ввода нашего контингента. Не посчитались эти, прости господи, политические пердуны. А главный инициатор — Андропов, шеф КГБ. Правда, взяв власть, он опомнился, но в данном случае не вовремя отдал богу душу. Ермолин кивнул, соглашаясь, и спросил:
