Порой бывает так, что все эти предосторожности в преследовании подранка оказываются ненужными.
Я вспоминаю охотничий тур на колымского лося в бассейне реки Кедон в конце 90-х годов. Все гости вместе с гидами-проводниками разошлись по угодьям, а мы с отцом, который тоже присутствовал на этой охоте, по какой-то причине остались в лагере.
С нами был и один из клиентов — лесничий из Латвии, которого все звали Большой Андрис. Точнее, он остался не в самом лагере, а рядом с ним. Он стоял на перекате и ловил хариусов. В качестве оружия с ним был карабин «Лось-4», заряженный высокоскоростными патронами с начальной скоростью 910 метров в секунду.
Неожиданно со стороны переката раздалось два выстрела, и через десять минут в лагерь заявился сам Большой Андрис.
— По-моему, я стрелял в медведя, — незатейливо сказал он.
— В большого? — тут же отреагировал я.
— Понятия не имею, — сказал Большой Андрис, — я медведя-то в первый раз в жизни видел. Я в него выстрелил один раз в плечо. Он тут же кинулся в кусты. Я стрелял второй раз вдогонку, наверное, не попал.
Не теряя времени на расспросы, мы пошли к тому месту, где Андрис повстречал зверя, — благо, оно было не в пяти минутах от лагеря, а пожалуй что в трёх.
С прибалтийской обстоятельностью Андрис показал место, где он увидел медведя, где и откуда он в него выстрелил. Получалось, что выстрелил он в него с семидесяти метров, из положения сидя. Андрис сам был практически профессиональным охотником, в Латвии он имел собственные угодья, где разводил привезённых из Польши племенных благородных оленей. Поэтому никаких сомнений в правильности прицела и определении расстояния у меня не возникло.
На бровке берега, где, по словам Андриса, медведь кинулся в лес, мы нашли выплеск яркой красной артериальной крови — длиной метра два. Как мы потом выяснили, кровь эта брызнула из входного отверстия. Но беглый осмотр места выстрела показал, что медведь не лёг в ближайших двадцати метрах — а значит, предстоит преследовать его сквозь пойменный лес, который местами не уступает по густоте джунглям.
К счастью, Андрис был воспитан на традиции безусловного подчинения правилам охоты и поэтому практически не протестовал, когда мы отвели его в лагерь, где он занялся какой-то мелкой хозяйственной суетой. В отличие от подавляющего большинства клиентов он ни секунды не мог сидеть без какого-либо дела.
Признаться, нет ничего хуже гостя, который желает лично добрать раненного им зверя и лезет в чащу, не представляя таящейся там опасности. Ощущение «как всё плохо вокруг» приходит к нему обычно в самый неподходящий момент, когда отступать — значит практически то же, что и двигаться вперёд. Он, как правило, не готов к мгновенному меткому выстрелу на сверхкоротком расстоянии и длящемуся несколько часов подряд возрастающему напряжению.
На твёрдой гальке нам не удалось найти внятных отпечатков следов, однако по сорванной на бровке земле и по срезанной второй пулей ветке мы с отцом прикинули, что медведь не самый маленький.
Отец взял полуавтомат МЦ-21-12, а я — уже упоминавшуюся двустволку 12-го калибра, и мы вдвоём двинулись по лесу. К счастью, в этом месте чозениевый лес имел парковый характер и просматривался метров на семьдесят. Правда, это не очень много значило, так как мы оба знали, что медведь может использовать перед атакой для укрытия малейшую ямку, бугорок или лежащее бревно.
Правда, судя по следам, которые хорошо отпечатались на белом лишайнике в лесу, медведь уже во время бега чувствовал себя неуверенно — он срывал когтями клочки подстилки, делал броски из стороны в сторону, кровь время от времени выплёскивалась из раны струёй более чем на метр.
Через двести метров медведь углубился в густой молодой лиственничник, и мы сразу повели себя значительно осторожнее. К счастью, все наши опасения оказались беспочвенными — ещё через сто шагов мы разглядели среди тоненьких спичек стволов молодых лиственниц лежащую на боку тушу.
Медведь весил двести тридцать килограммов, пуля ударила ему в предлопаточный бугор, пробила лёгкое и верхушку сердца, печень и застряла в вырезке перед почками.
С этой раной медведь пробежал ещё триста метров.
П.П. Семёнов-Тян-Шанский рассказывает о том совершенно особом состоянии, в которое иногда впадает охотник при непосредственном столкновении с бурым медведем.
«На окраине речной долины возвышалось киргизское кладбище. Здесь между могилами заметили мы и гробокопателя — светло-серого небольшого тянь-шаньского медведя. Спугнув его, мы погнались за ним. Бежал он с необыкновенной быстротой, без оглядки спускаясь в долину второй Мерке и забавно кувыркаясь на крутых спусках. Имея лучшую лошадь, я преследовал его по пятам, а мои конвойные казаки постепенно поотстали от меня. Только один из них отделился и с необыкновенной сметливостью спустился в долину по кратчайшему пути для того, чтобы поспеть наперерез медведю. Манёвр казака вполне удался. Когда я спустился на дно долины, преследуя по пятам медведя, то заметил казака стоящим впереди нас совершенно наготове. Медведь бежал впереди меня шагов на сто очень быстро, но когда заметил впереди себя казака, пошёл очень медленно, тяжёлой походкой. У меня случайно не было ни ружья, ни пистолета, и я мог только с любопытством смотреть на исход нашей травли, тем более что остальные конвойные казаки далеко от нас поотстали. Наконец, медведь поравнялся с казаком, но тот вместо того, чтобы сделать выстрел, попятился назад и пропустил его мимо себя. Медведь прошёл грузно и тихо мимо своего несмелого врага, а затем, оглянувшись, бросился бежать с неимоверной быстротой. Я же доскакал до казака и спросил его, почему он не стрелял в медведя, находясь в таком благоприятном для охотника положении, и получил ответ: „Да я был совсем наготове и хорошо прицелился, но как посмотрел вблизи на медведя и подумал: а вдруг он меня съест, — так руки и опустились, а он прошёл мимо меня, да и давай тягу“».
Охотник Н. в результате патологического невыполнения плана в том совхозе, где ему довелось работать, был откомандирован на ловлю рыбы.
Рыбалка была местом традиционного паломничества бурых медведей со всей округи.
Охотник Н. гордо заявил, что он охотник, а не рыбак, и перед всей бригадой взял на себя обязательство извести медвежью напасть.
Краткая ревизия арсенала бригады навела его, однако, на грустные размышления. Этот арсенал состоял из двух однозарядных малокалиберных винтовок, заржавленной двустволки 16-го калибра и устаревшего охотничьего карабина 8,2. Последний можно было бы считать вполне эффективным орудием борьбы, если бы не одно обстоятельство — патронов к нему не было, и в бригаде его по традиции заряжали обоймой от трёхлинейного кавалерийского карабина. Естественно, что стрелять из него никто уже не рисковал.
Но стремление освободить бригаду от медвежьего гнёта было тем не менее очень велико, и охотник Н., выпив водки, решил воспользоваться именно этим карабином.
Ввечеру он занял позицию в коптильне, возле которой, по рыбацкому обычаю, были свалены рыбьи потроха, и принялся ждать медведей. Медведи особенно ждать себя не заставили — едва опустились сумерки, огромный зверь подошёл к коптильне с той стороны, где отсутствовали окна и откуда Н. не мог наблюдать происходящее.
