– Почему ты так решил?
– По обилию уйгурских русскоязычных источников в интернете. Или, по-твоему, это такая своеобразная мутация Windows?
– Это сложный вопрос. Если бы я мог однозначно на него ответить, то, наверное, не занимал бы сейчас твоего внимания.
– Ага. – Зим замолчал, беря тайм-аут. – Не обидишься, если сейчас один умный вещь скажу? Так вы запустили проект, а потом потеряли над ним контроль?
– Не комментируется.
– Стало быть, о Хузене. Свой разговор с ним я начал со стёба. Типа уйгурское сопротивление – полностью выдумка интеллектуалов из западной диаспоры, поддержанная бездельниками-журналистами. Покажите мне хоть одного уйгурского повстанца, и так далее. Хузена это не смутило. Я даже скажу – совершенно не смутило. Сперва он прочитал мне лекцию на общеизвестные темы – как вдохновлённые примером распада Советского Союза уйгуры предприняли попытку отделения от КНР, как эта попытка была подавлена, и как сейчас уйгурское общество проходит ремиссию. Потом он повёл себя очень странно.
– То есть?
– Он повёл себя не как журналист, а скорее как чиновник дипломатического ведомства. Пятый секретарь консульства и тому подобная мелкая сошка. Он сказал, что интересы уйгурского народа сегодня серьёзно ущемлены, но существуют лидеры и у них. Эти люди руководят борьбой, и не все они находятся за пределами КНР. Они скажут своё слово в ближайшее время, и он, Хузен, не намерен нарушать их планы преждевременными комментариями.
– И слишком много, и слишком мало. Так что, ты думаешь, у него на самом деле есть контакт с настоящим уйгурским подпольем?
– Да чёрт его знает! По крайней мере сейчас он не выпустил ни одного сюжета, свидетельствующего о подполье, что, собственно, ни о чём не говорит – так часто ведут себя люди, готовящиеся взорвать бомбу. А Хузен очень честолюбив и явно не собирается гнить до конца своих дней в этой ссылке.
– Точно так же ведут себя и люди, не собирающиеся ничего взрывать. А также те, кто не способен этого сделать.
– Я знаю от Лагутина, что Хузен в какой-то определённый момент весьма активно искал связей с уйгурскими радикалами. А потом вдруг перестал их искать.
– Может быть, его испугали китайцы?
– Вряд ли они взялись за него на этом уровне. Начальной подготовки, имею в виду. Нет, лично я предполагаю, что он что-то накопал. Но ты ж не попросишь меня ехать в Китай искать контакты с уйгурским подпольем?
– Нет, я прошу тебя только посмотреть более пристально на одно место. На эту самую базу отдыха «Хун Шань».
Поздно вечером Зим притащил домой велосипед и под насмешки Спадолина тщательно разобрал раму, коробку передач, кое-где пару раз ширкнул напильником и смазал все узлы толстым густым слоем смазки. И только ближе к полуночи, когда непрошенный компаньон удалился в свою комнату, Алекс вынул из различных массивных деталей велосипедной рамы несколько тяжёлых свёртков, упакованных в промасленные тряпки. Будучи экранированы толстым слоем металла, они гарантированно избежали пристального внимания лучей рентгеновских установок на таможенном контроле. Через пятнадцать минут в его руках оказался настоящий пистолет «Кольт» образца 1911 года и четыре обоймы, снаряжённые патронами. 45 ACP.
– Спасибо тебе, Бадди, – усмехнулся он и сунул оружие в заранее подготовленный под вентиляционной решёткой туалета тайник.
Старший лейтенант Нурахмед Абаев. Дорожная полиция, Республика Казахстан
Место происшествия выглядело ужасающе. За всю свою пятилетнюю практику работы дорожным полицейским Нурахмеду ни разу не приходилось видеть последствия взрыва пятнадцати тонн легковоспламеняющегося топлива.
– Слава Аллаху, ближайший лес растёт в полукилометре отсюда, – сказал он вполголоса своему водителю Туранбаю.
– Надо поискать место, где можно спуститься, – заметил рассудительный Туранбай. – По своей неизъяснимой милости Аллах не дал человеку крыльев.
– А нужно ли это нам, – Нурахмед поморщил лоб, – все необходимые измерения для описания аварии можно сделать и наверху. А то, что осталось от несчастного парня, извлекут медики.
– Номер…
В самом деле… Номерные знаки. То, что лежало внизу, больше всего напоминало обгоревшую груду металлолома. Даже изначальный цвет автомобиля было не разобрать. Но любой протокол должен начинаться с номера автомобиля, который попал в аварию.
С огромным трудом им удалось найти путь для спуска. Вблизи взорванный бензовоз выглядел гораздо страшнее. Как любое создание рук человеческих после недавнего пожара, подумалось Нурахмеду. При мысли о том, что ему предстоит обнаружить в кабине, полицейскому стало нехорошо.
– Нурахмед-ака, – неожиданно произнёс Туранбай, – скажите, здесь что, раньше учения проходили?
– Какие учения? – не понял старший лейтенант.
– Гильзы под ногами валяются. Стреляные. Их тут как листьев в осеннем парке.
Туранбай протянул несколько штук: гильзы принадлежали старым советским автоматным патронам 7,62x39, выглядели они закопчёными и посиневшими от огня, а дульце каждой из них имело сбоку характерную трещину. Нурахмед вспомнил: именно так выглядели гильзы от патронов, которые они со старшим братом бросали в костёр на дедушкином коше.
Видимо, не будучи помещённой в патронник, пуля вылетала из гильзы сбоку.
Нурахмед поглядел под ноги – гильз были многие тысячи. При падении бензовоз сложился почти пополам, а цистерна от удара об острые камни треснула вдоль. И эти гильзы ручьём вытекали из разорванного чрева бензовоза.
Нурахмед вытащил мобильный телефон и набрал номер районного отделения Комитета национальной безопасности.
Михаил Лагутин, газета «Сегодня, завтра»
Когда-то, до вынужденного бегства из современной России, Зим занимался проведением охот на бурого медведя. Одна из непреложных истин, в которых он укрепился за время этой деятельности, заключалась в том, что успех любого мероприятия на девяносто пять процентов решает его подготовка.
Об уйгурских сепаратистах, их мощном разветвлённом подполье и цепких щупальцах в республиках Средней Азии в журналистском community Алматы ходила масса самых устрашающих легенд. Правда, при более подробном анализе легенды эти отдавали сплетнями…
Зим решил обратиться к Лагутину, знающему буквально всё обо всём на территории, где обитал в настоящий момент. Больше всего его интересовал ислам.
– Вы знаете, Михаил Фёдорович, – говорил он, откинувшись в кресле-качалке на балконе четвёртого этажа над ночным городом, – лично для меня есть две совершенно непонятные темы. Это национализм и религиозный экстремизм. То есть непонятны они для меня чуть ли не на физиологическом уровне. Вот утверждают, что ислам – религия, провоцирующая агрессию и экстремизм. Признаться, мне приходилось читать Коран в переводе Крачковского – ну не нашёл я там ровным счётом ничего подобного… А уж если сравнивать его с Ветхим Заветом, то Коран вообще – призыв к миру, всеобщему равенству и промискуитету…
