Прямо над озером возвышался довольно высокий утёс, прилепившийся непосредственно к хребту. На первый взгляд он казался относительно невысоким, но «невысокость» была кажущейся – слишком уж титаничен был окружающий его пейзаж. Зим решил, что высота уступа около двухсот метров, а может, и выше. На уступе располагались какие-то чёрные плоские строения, скорее всего необитаемые. Зим пытался сообразить, где находится путь, которым пользовались неведомые строители, – и не мог. А ведь тем не менее туда должна была вести относительно приличная дорога – каменные развалины подразумевали собой деревянные балки перекрытий и потолков, домашнюю утварь и много разных других предметов, которые невозможно изготовить из камня и льда, тех единственных материалов, которые здесь имелись в избытке.
Зим достал фотоаппарат, нацепил на него телеобъектив и начал кадр за кадром «обрабатывать» окружающее его великолепие.
Через полчаса появился Кадыр. Он объяснил, что дальше нельзя, что «китаец-говно» отобрал сто баксов и теперь надо уезжать, потому что иначе (тут Кадыр снова сложно, но понятно изобразил человека в фуражке и с автоматом) будет «пуххх»!
– Вот говно! – сказал в сердцах Зим к вящему восторгу провожатых.
На серпантинном спуске Зим ещё дважды попросил остановиться. С одной из точек открывался вид на всю долину, в том числе и на пресловутую турбазу. С другой – на подходы к озеру по ущельям, приходящим с хребта. Зим на каждой точке провёл не менее двадцати минут и сделал около полутора сотен снимков с высоким разрешением.
На обратном пути он снова останавливался, жарил шашлык и разговаривал с «помогайками».
«Помогайки» отчасти словами, отчасти жестами рассказывали следующее.
В этом месте, над озером было много таких Будд. «Говно», – сплюнули оба ёгура. Сто лет назад ахун Шараф из Корлы решил, что статуи оскорбляют Аллаха, скопившись в таком количестве в одном месте. Туда отправились мужчины («Очень много», – сказал, воздев палец, Кадыр) – для того, чтобы уничтожить идолов. Им удалось разрушить только находившиеся на поверхности, но в развалинах («среди сломанных домов») нашлись подземные ходы (или пещеры – Зим так и не понял), внутри которых тоже были идолы – много идолов «говно». Тогда часть мужчин во главе с ахуном Шарафом спустились в эти дырки. Послышался грохот, и гора поглотила их. «Потому что там царство Иблиса, а не Аллаха», – доходчиво объяснил Кадыр на неожиданно понятном русском языке. Сегодня один Эмир не страшится общения с Иблисом, потому и спускается под горы. А когда Эмир даст свободу ёгурам, Иблис выйдет из своего логова, расположенного в корнях древних гор, и будет великая битва на хребтах Хан-Тенгри, и Иблис будет побеждён окончательно, а Аллах, естественно, восторжествует. Но мира при этом не останется, потому что так будет угодно Аллаху поступить с людьми, потревожившими Иблиса. Зим совершенно естественно спросил, для чего уйгурам свобода, и оба снова зашипели и стали плеваться, говоря, что китаец – говно.
Макс Спадолин, Алматы
– Стало быть, первый блин – комом, – резюмировал Зим.
– Ну, не кажется мне, что он совсем уж получился комом, – протянул Макс.
Зиму вообще-то тоже так не казалось, но он предпочёл не озвучивать перед Службой свои предположения.
Макс в очередной раз прогонял отснятый материал на мониторе компьютера.
– Что мне показалось по-настоящему любопытным, – произнёс он, – так это то, что эти уйгуры, или ёгуры, как они сами себя называют, действительно были бы не против независимости. При условии, если бы она на них свалилась как манна небесная. И что они стали бы с ней делать?
– На примере России я понял, что независимость сперва получают, а потом с ней что-то делают, – рассудительно заметил Алекс.
– Может быть. Но это уже явно не будет прерогативой твоих Мустафы и Кадыра.
– Юсуфа и Кадыра. Хотя, собственно, какая разница? Другой вопрос, почему они были со мной так откровенны?
– Чтобы повысить свою значимость в собственных глазах. В первую очередь. И в твоих тоже – но это уже во вторую. В подобной ситуации недалёкий человек может сболтнуть даже то, чего никогда бы не сказал соучастникам по настоящему тайному заговору. В частности, эти парни несколько раз упоминали какого-то Эмира, – задумчиво проговорил Макс.
– Да, было дело. Причём говорили о нём чуть ли не как о Мессии.
– Грамотный человек – вот что это обозначает. Воспитанные в мусульманстве уважают книжную мудрость. Может быть, ты заметил, как пьяные сантехники, слесари и маляры любят подшофе пообщаться с «очкастым интеллигентом»? – обратился Макс к Алексу с вопросом. – И это отнюдь не следствие любви народа к образованному человеку. Так интереснее общаться. Просто в мусульманстве уважение к книжной учёности доведено до предела. Учёный человек – имам, улем, кадий – для рядового мусульманина несравненно более высокий духовный авторитет, нежели для русского крестьянина и рабочего интеллигент-народник или пропагандист-агитатор. Вот почему самым отпетым афганским моджахедам так льстило именоваться «студентами» – то есть «талибами». А то, что они были откровенны с тобой, так это давно описанный феномен. Тем более в данном случае отчасти оправданный. Они, судя по всему, недолюбливают всех на свете, но ненавидят – китайцев. А ты-то уж, брат, явно не китаец.
– Ну ладно, Эмир, имам или улем – это кто-то, на кого они надеются. Про него узнать практически ничего не удалось, – сказал Зим.
– У-у-у, чего захотел! – возразил Макс. – В нашем деле можно считать удачей, что мы получили хотя бы одно косвенное подтверждение, что в Синьцзяне: а) есть какое-то сопротивление политике КПК; и б) что оно хоть в ком-то персонифицировано. То бишь есть некий человек, не побоявшийся сказать «я отвечаю за то-то и то-то». Должен сказать, что это чертовски отважный человек. Или не очень умный.
– А может, он, – Зим аккуратно подбирал слова, – не очень хорошо понимает, во что ввязался?
– Ну-у-у… Я же говорю, не очень умный. Но в любом случае, мы про него ничего не знаем, – резюмировал Спадолин, – кроме того, что он есть. И, я повторюсь, это уже много. Но перейдём к «Хун Шаню».
– Не скажу чтобы от меня было больше пользы, чем от тех туристов. В конце концов, я даже не попал на территорию базы, – вздохнул Зим.
– Не скажите, Александр Александрович. Во-первых, в отличие от туристов, вы знали что искать и потому смотрели на базу другими глазами. Итак, рассказывайте мне всё, как вы это увидели.
– «Хун Шань». Первое, что мне подумалось, что это – труднодоступное место. А лет семьдесят назад оно было практически недоступным. Сегодня туда ведёт дорога, вырубленная взрывчаткой в отвесной скале. И, кстати, не самая хорошая дорога на свете. Я допускаю, что зимой бывают ситуации, когда база практически отрезана от всего мира. А лет пятьдесят-сто назад попасть туда, скорее всего, можно было только по навесным тропам – оврингам. Тем не менее люди туда попадали, и их было довольно много. Я не исключаю, что в долину, где находится озеро Кара-Коль, можно попасть и с другой стороны Тянь-Шаня – с плато Юлдуз.
