– Ты это Чену скажи…
– Чен это и сам понимает. Ему не зря потребовались посторонние люди для того, чтобы тутошний кипеж загасить.
Зим ловким движением стряхнул воду с палаточного тента и уложил его в верхний карман клапана рюкзака.
– Дождь кончится – надо будет на стоянке выложить, просушить, – сказал Зим и, опираясь на палку, тронулся в путь.
Тропа ощутимо забирала вверх.
– И где это здесь киргизы своих коз пасут? – не унимался Макс. – Вроде кругом песок да камни…
– Не коз, а овец. Мы ещё не добрались до настоящих горных пастбищ, – сказал молчавший по сию пору Хорхой. – Мы пока пересекаем только каменный пояс. Интересно: большая часть любых высоких гор построена ступенями, мы сейчас переходим со второй на третью.
Выход на третью ступень Тянь-Шаньского горного хребта произошёл довольно неожиданно. Путники преодолевали склоны перегиб за перегибом и на следующем перегибе видели лишь очередной перегиб с россыпями валунов, стоящих, будто выставленное неровной цепью античное войско с маячащими то тут то там отдельными пирамидами арчи. Но наконец в какой-то момент перед ними открылась зелёная сплошная равнина, имеющая лишь небольшой уклон кверху. Клубящиеся облака, из которых до сих пор лениво и попеременно сыпал то снег, то дождь, остались внизу – под самыми ботинками. А впереди, над ней всё так же недоступно сияли ослепительные вершины хребта.
Довольно далеко, примерно в километре, над увалом поднимался дым и кружило на одном месте серое пятно отары. Зим поглядел в бинокль.
– Стадо овец плюс конный пастух. Интересно, он подъедет поглядеть, или как?
– Ну, наверное, подъедет, – произнёс задумчиво Хорхой. – Скучно им здесь, бедолагам.
– Значит, документы достать придётся, – покачал головой Макс.
– Подъедет – достанем, – равнодушно сказал Зим. – Пока наша дорога довольно очевидна: она туда, вверх.
– Что-то я тропы уже и не вижу, – с сомнением произнёс Макс.
– А её здесь и не будет, – решил Хорхой. – С точки зрения местных жителей, этот перевал непроходим. Поэтому тропа здесь и кончится – на летовках.
Зим снова вытащил карту.
– С этого места до того, где я предполагал ступить на ледник, – двенадцать километров. На перевал мы поднимемся за полдня, а затем двинем гребнем, как московская группа. Этот момент – «двинем гребнем» – меня больше всего и беспокоит. Судя по тому, что я наблюдаю в бинокль отсюда, а также исходя из того, что я смыслю в науке географии, – ничего, кроме снега, камня и ветра, на гребне не будет. То есть перед нами встанет вопрос об убежищах.
– Каких убежищах? У нас ведь палатка с собой…
– Какая палатка, Макс? При более-менее приличном ветродуе цена нашей палатки – тьфу. По крайней мере, так происходит в Заполярье. Палатка палаткой, но саму её ещё надо укрыть от ветра в какой-нибудь дыре.
– В дырах здесь лучше не укрываться, – неожиданно заговорил Хорхой. – Это – высокогорье. Здесь того и гляди сверху что-то то падает, то сползает…
– Ну да. Вы же у нас альпинист, – хмыкнул Спадолин.
– Горный турист.
– А что, есть разница?
– Вообще-то, огромная. Но в данном случае она в вашу пользу.
– Альпинист – объяснил Зим, – это тот… м-м-м… чудак, который добирается до какого-нибудь пупка и кладёт всю энергию на то, чтобы залезть на его вершину. Горный турист – это тот, кто залезает на перевал и потом идёт по гребню с пупка на пупок.
– Не знаю откуда и куда он идёт, – прервал его Спадолин, – но у нас будут гости. Минут через двадцать.
– Тогда самое время вскипятить чай, – переключился Зим.
– Да мы ж пили часа полтора назад, – возразил Макс.
– Лишним не будет. Вообще, это обычная практика на Севере: в любой мал-мала сомнительной ситуации – пей чай, думай.
– Но мы не на Севере.
– И слава Богу. Любые коллизии севернее 56-й параллели гораздо сложнее того, что происходит южнее её. Мне достаточно пришлось пошататься в советские времена по Памиро-Алаю. Да и в этих горах приходилось болтаться – чисто для собственного удовольствия, только чуть западнее, в Киргизии. Что я понял совершенно точно – любое мероприятие в этих местах, несмотря на высокогорье, неизмеримо проще того, что приходится испытывать в гораздо более низких хребтах какой-нибудь системы Черского. Здесь пройти сорок километров с сорока килограммами на плечах способен, чуть напрягшись, любой более-менее физически развитый мужик. А в Предполярье это и на самом деле – подвиг. Данный факт отношу за счёт более сухого воздуха.
– Здесь ближе солнце, – добавил Хорхой. – Даже в декабре на высотах ниже четырёх тысяч метров днём на солнце по-настоящему тепло. Несмотря на вечный снег.
Вскоре, как и ожидалось, подъехал пастух. Выглядел он совершенно обыденно. Возраст его, как у большинства много работающих на открытом воздухе азиатов, можно было определить в очень широком диапазоне – от двадцати пяти до пятидесяти пяти лет, тёмное лицо покрывали мелкие морщинки, оставленные ветром, метелями, тяжёлыми раздумьями и мимолётным весельем от немногочисленных счастливых моментов, таких как рождение жеребёнка или прибавление в собственной семье. Он был одет в синий чепан и шапку с меховой оторочкой. Зим жестом предложил ему сесть у маленького костерка и налил чаю. Затем вытащил из-за пазухи пакет бумаг, который вручил ему перед восхождением майор Чен, и протянул пастуху. Киргиз только «мазнул» взглядом по шапке из красных иероглифов с золотой печатью, отодвинул пакет от себя и с удовольствием отхлебнул из кружки. Затем он начал показывать какие-то знаки, тыкая пальцем в вершины Тянь-Шаня.
– Вот дьявольщина, – проговорил Спадолин, – никто из нас его не понимает…
Зим неожиданно показал туда же, куда показывал пастух, потом сделал стригущий жест пальцами, затем показал растопыренную ладонь. Пастух немного задумался, потом согнул руку в локте, пробежал пальцами другой руки по ней до самого плеча, и снова показал на среднюю из висевших над долиной вершин.
Зим нахмурился, ткнул пальцем в грудь пастуху, потом показал растопыренную пятерню и ещё один палец. Пастух рассмеялся.
Спадолин, совершенно оторопев, наблюдал за этим диалогом. Хорхой только посмеивался в свои тонкие мушкетёрские усики.
Зим с пастухом «беседовали» таким образом минут пятнадцать. Чай за это время заваривался дважды, в какой-то момент киргиз и Зим отошли от костерка, нашли среди травы песчаный пятачок и принялись что-то на нём чертить прутиками.
Наконец пастух вновь сел на лошадь и медленно потрусил к ожидавшей его отаре.
– Ну и что? – наконец осмелился спросить Алекса Спадолин.
– Интересно, – усмехнулся Зим каким-то своим мыслям. – Все кочевники имеют примерно одинаковый язык жестов. Эдакий «эсперанто странников». Наверное, ещё потому, что всегда рискуют встретиться с представителями совершенно другой языковой группы. Не скажу ничего об африканцах, но в Евразии и Северной Америке это точно так. Я общался в Колорадо с одним сиу, и он немного посвятил меня в свой знаменитый язык жестов. Признаться, я поразился, как много он имеет общего с такой же системой у тунгусов и чукчей. Решил здесь попробовать.
