Надменный враг в новгородской кольчуге, украшенной на груди позолоченной чешуей, глядел на князя Воротынского вызывающе, хотя в его взгляде угадывался тщательно скрываемый страх. И не без основания: сейчас русский воевода потребует письмо ханское к князю Ивану (он сам, нойон, так бы и поступил) и, прочтя его, тут же в гневе повелит порубить все посольство.
Вообще-то, так и следовало бы поступить князю Михаилу Воротынскому, тем более, что это посоветовал даже Фрол Фролов:
— Раскинь умом, князь. Поруби спесивцев. Никакие они не послы, но лазутчики, оставленные наблюдать за нашей ратью.
Фрол жалел князя. За уважение его искреннее. Он не помыкал им, Фролом, не считал его лишь боевым холопом, а держал у правой руки, как доброго советника, почти как равного. Даже за трапезой место ему у правой руки князя. И вот теперь ему грозит великая опасность. За то, что самовольно изменил свой путь, может простится, но то, что встретился с послами — это уже подозрительно. Он-то, Фрол, знал, как тайные его хозяева Богдан Бельский и Малюта Скуратов преподнесут в удобном для них свете государю. С вопросиком вкрадчивым: не крамолой ли попахивает?
— Вели посечь лазутчиков, — еще раз, уже более настойчиво, посоветовал Фрол Фролов. — А письмо, если есть оно для отвода глаз, можно сжечь, как подложное. Думаю, добрых слов ханских к нашему царю в письме нет. Если же государь, прочитав его, разгневается, не тебе ли, князь, в ущерб?
Понимал князь-воевода справедливость предостережения доброго слуги, но не смог преодолеть себя, не хотел бесчестного действия: раз государю посольство направлено, пусть он и решает, как с ним поступать. Ответил Фролу:
— Хотя и верен твой совет, но без чести он.
— Поставь меня к ним приставом с парой дюжины охраны. До Коломны их доставлю, там слова государева обожду.
Надеялся еще пособить князю: обвинив в попытке к бегству мнимых послов, в действительности лазутчиков, посечь их, а письмо, если оно есть, самолично сжечь. Без свидетелей. Увы, не удалось Фролу и это. Князь возразил:
— Ты поскачешь гонцом к государю Ивану Васильевичу. Приставом к послам достанет десятника, который перехватил их.
Видимо, так угодно судьбе, ибо прежде чем предстать перед государем, Фрол должен был свидеться с Богданом Бельским, разыскав его где бы тот ни находился. Иначе не то что боярство выскользнет из рук навсегда, но и сама жизнь окажется не стоящей ломаного гроша.
Фролову повезло: Бельский с опричной тысячей и с полком Владимира Воротынского хоронил в братских могилах погибших в огне и запрудивших своими телами Москву-реку, Яузу и иные малые речки. Завидевши Фрола, уединился с ним. Спросил строго:
— Отчего сам?! А не посланец твой?!
— Так вышло. Князь Михаил Воротынский нарушил приказ главного воеводы Ивана Бельского и свернул на Калужскую дорогу.
— Понятно. Дальше.
— На переправе захватил послов. Князь отправил их в Калугу, а меня — к царю. Думаю, письмо не медовое у ханских послов. Не с просьбой о мире и дружбе.
— Верно думаешь. Хорошо и то, что не обошел меня.
— Как же можно? Уговор дороже денег.
Понял Богдан намек Фролова, но повел себя так, будто ничего не услышал: рано еще вручать жалованную грамоту — вдруг не опалит Грозный Михаила Воротынского, а Фрол, получив боярство, перестанет ревностно служить ему, Бельскому, тогда что, нового соглядатая подсовывать князю под руку. Но получится ли так ловко, как с Фролом?
— Поступим так: ты скачешь обратно к Михаилу Воротынскому, поторопить его к Москве, — ухмыльнулся в бороду. — Отлынил от сечи, пусть хоронит погибших. А вестью твоей я распоряжусь сам. О тебе тоже замолвлю слово царю.
Не очень-то устраивало это Фрола, но разве вправе был он перечить тайному господину своему, у кого в руках жалованная грамота на боярство?
Бельский же, взяв лишь дюжину путных слуг из опричников, в тот же день поскакал, загоняя коней, в Вологду. Но прежде чем ударить челом царю, пересказал все Малюте, и тот потер даже руки от удовольствия.
— Пошли. Я сам представлю тебя царю Ивану Васильевичу.
Очень надеялись дядя с племянником, что царь, услышав вопросительное: не специально ли князь Воротынский ослушался главного воеводу Окской рати, чтобы встретить послов ханских и взять их под свое крыло, ибо могли бы их в горячке посечь, попадись они в руки иных ратников, ударит посохом о пол и повелит гневно Малюте: «Дознайся!» Увы, Грозный лишь вздохнул.
Конечно же, услышанного было вполне достаточно, чтобы обвинить слугу ближнего в крамоле, но еще очень был нужен князь Михаил Воротынский, храбрый и мыслящий воевода, каких у него почти не осталось. Князь Иван Бельский задохнулся в погребе своего дома вместо того, чтобы сложить голову в смелой сече. Бог его наказал, что не на холмах у Москвы встретил крымцев, а укрылся за китаями. Нет ему сегодня более подходящей замены, кроме Воротынского, встречать Девлет-Гирея, если тот пойдет великим походом, а не набегом. А что пойдет он, Грозный больше не сомневался. Вот и оставил он вроде бы без внимания весть, полученную от Богдана Бельского.
«Бог даст, придет время и для Михаила Воротынского».
Глава третья
Богдан не находил себе места: что творит главный воевода Михаил Воротынский, чем встречает тумены Девлет-Гирея на переправах?! Слезы, а не засады! Даже ни одной пушки. Лишь самострелы. Стрельцов хотя бы с рушницами выставил. По сотне бы на переправу. Так нет, большой огненный наряд и Гуляй-город с воеводами Коркодиновым и Сугорским где-то в лесу упрятан. А пушек-то немало успели отлить. На него, Воротынского, работали Алатырь, Васильсурск, Серпухов, Тула, Вятка, да и сама Москва. Все пушки на колесах. Перевозить с одного на другое место куда как ладно бы. Они же стоят без дела, в чащобе затаившись.
Одна поддержка засадам на переправах — корабли. Но и у них нет рушниц. Самострелы только. Конечно, речная рать топит крымцев изрядно, но установи на их палубах пищали, дай ратникам корабельным рушницы, то ли они смогли бы натворить? Да если бы полки, которые тоже стоят в бездействии, в лесах укрывшись, выставить на переправы, разве одолел бы такую силищу Девлет-Гирей?! Неужели князь-воевода не знает, как поступил Иван Великий на Угре? Встал на переправах и не пустил на свою землю Ахмет-Гирея. С тех самых пор Русь не платит татарам дани. Неужели князь Михаил Воротынский нацелился нынче вернуть прошлое иго?!
Чесались у Богдана руки, и если бы не Хованский был первым воеводой опричного полка, а он, Бельский, поднял бы полк и выставил бы его в помощь Засадному полку. Ни один татарин не ступил бы на русский берег.
Молодо-зелено. Сколько вел с собой Ахмет-Гирей? Двадцать тысяч, не более. У Ивана III под рукой было тоже не меньше. Можно было стоять лоб в лоб. К тому же Иван Великий послал вниз по Волге речную рать громить аулы татарские и ногайские, чем вынудил Ахмет-Гирея бежать в Поле ради спасения своей земли от разгрома. А сколько ведет с собой Девлет-Гирей? Сто двадцать тысяч с великим огненным снарядом в придачу. Да и цель его иная: захватив Москву, сделать ее столицей Великой Орды. Не просто набег, подобный прошлогоднему, не просто грабеж или даже принуждение стать вновь данницей татар, но полный захват Руси.
