— Пожалуй, соглашусь с тобой. Только считаю, обижать вельмож до вражды не стоит.
— Конечно. Однако не обидно ли тебе, государь, что делегацию возглавил не ясновельможный пан? Вот и отвечай тем же. И не мне, холопу твоему, подсказывать, как вести с послами разговор. Велеречивость твоя всем в пример. Одно скажу, с ласковым словом отвергни все их притязания на земли твои, государь. Свои же условия ставь непомерные. Вот они сами и откажутся. Тогда ты сможешь прилюдно свою обиду на них иметь.
— Завтра приглашу посольство.
— Проводив же ляхов и литовцев, готовь поход на шведов. Шажок за шажком они захватывают Эстонию, да еще Карелу смущают. Как мне доносят, чудь
[21]
побережная начала голову поднимать, шведами соблазняемая. Их бы тоже не мешает погладить плетьми, а то и мечами пощекотать. Никак не будет лишним.
— Мне об этом и Посольский приказ, и Разрядный сказывали. Я уже велел готовить поход. Сам поеду, взяв с собой сыновей своих. Готовься и ты. При мне будешь. Богдану Бельскому идти воеводой в Карелы. Одного полка, считаю, ему вполне хватит.
Посольство вельмож польских и литовских покинуло Москву на следующий же день после встречи главы их с Грозным. Не по нраву пришлась им жесткость русского царя, не оценившего их благородного порыва пристегнуть к себе соседку, не нарушая условленного мира. Раскусил, выходит, русский царь их хитроумный план, главной приманкой которого — королевская корона. А раз так, давай опасную грамоту, чтоб в дороге не случалось задержек и — восвояси. Несолоно хлебавши.
Что ж, скатертью дорога. Теперь можно и самому царю поторапливаться с походом.
Первый путь в Новгород, где уже собрана крупная рать. Даже татары позваны ради того, чтобы безжалостней жечь и грабить Эстонию, которая соблазнилась на ласки шведского короля. Татары ловки в грабежах и неудержимы, а именно это нужно было Грозному, чтобы нагнать страху на непослушных эстонцев.
Правда, некоторые воеводы пытались подсказать государю, что осень — не лучшее время для похода, вернее будет, если подождать весны, но царь послушал одного Малюту, рассудив к тому же, что до зимы он устроит окончательно войско свое и ударит неожиданно, ибо кто будет ждать нападения зимой.
Первым вышел из Великого Новгорода Богдан со своим полком, по совету дяди изучив прежде по новгородским древним чертежам, где есть какие города и поселения на Ладоге, по берегу Невы, на Охте, Ижоре, Сестре и на островах. Но не только сам все изучил детально, но и велел сделать это тысяцким, сотникам и даже десятникам. Проводники — проводниками, а самим тоже не следует уподобляться слепым котятам. Особое же внимание Бельский обратил на земли северней Невы, где издревле обитала народность ижора, более финско-угорского корня, чем венедского. Вот их-то и соблазняли шведы, хотя с невеликим успехом, но все же не безрезультатно.
Еще в Новгороде Бельский, проведя совет с тысяцкими и сотниками, указал кому где сосредотачиваться перед началом наступательной операции. Для себя он наметил крепость Невское Устье, остальным же места указал так: Васильевский остров в усадьбах бывших новгородских посадников Василия Казимира, Василия Селезня и Василия Ананьина; Фомин остров, где тоже не одно боярское поместье, а так же в селах по северному берегу Котлина озера. Отдельно остановиться паре сотен в поселке Клети, что на Ижоре.
— Никому без моего слова, — наставлял Богдан тысяцких и сотников, — ничего не предпринимать. Сидеть смирно. Наказывать только тех, кто осмелится поднять меч.
Бельский рассуждал так: лучше попытаться успокоить ижору и карелу бескровно, не устрашая, а соблазняя, как это делают шведы. Все поселки, особенно погосты, привести к присяге царю Ивану Васильевичу. Но не только ижору, карелу, водь, но и всех русских. Казнить только тех, кто наотрез откажется присягать самодержцу российскому. Казнить прилюдно, как изменников. Он понимал, что такими мерами не слишком-то угодит Ивану Васильевичу, для кого главное — держать всех в страхе; он даже представлял себе, какие ужасы испытает эстонская земля, но понимая, что самовольничает, и предвидя не слишком лестное слово Грозного, все же твердо решил не размахивать мечами, не жечь и не грабить, справедливо полагая, что добровольная присяга куда как прочней подневольной. К этому он готовился основательно, обзаводясь надежными помощниками.
Не считаясь со временем, Бельский встречался со знатными гостями новгородскими, какие имели здесь заметное влияние благодаря крупному торгу, боярами и дворянами, с воеводами крепостей Ладоги, Канцев, Невского Устья, обсуждая с ними, как ловчее приводить к присяге села и погосты. Не все вот так, сразу, становились на его сторону, иные требовали меча, но Бельский шаг за шагом добивался своего, да к тому же, на его радость, в Невское Устье потянулись делегации от ижоры, карелы и води с просьбой принять от них присягу на верность русскому царю. Дошли, видимо, и до них слухи о намерении воеводы, который испытывает трудности в осуществлении своего плана.
Это и в самом деле очень пришлось кстати, и сторонники меча поутихли. Настало время приступать к задуманному.
Одного, однако, не учел Бельский и его сторонники — бунта священнослужителей. Канцы и Невское Устье, как и Ладога — не в счет, здесь почти все горожане православные и им — крест целовать. А как быть с поселками, где в основном карелы, ижора и водь, а чудь — они и есть чудь; никак она не хочет расставаться со своими богами. Кое-чего, правда, церковники добились, прирастали приходы за счет многобожников, а предстоящее крестоцелование для них, что манна небесная. Вольно или невольно, но приобщатся язычники к православному таинству, и для многих из чуди это может стать началом прозрения. Особенно настойчивым оказался настоятель церкви Спаса в довольно крупном селе, переименованном недавно по настоянию отца Никона в Спасское. Из чуди настоятель церкви многих приобщил к христианству, и теперь он никак не желал отпятиться хотя бы на шажок.
Однако Богдан Бельский переупрямил всех, чтобы присягали кто на кресте, в присутствии пастырей, а кто под Священным Дубом Правосудного бога Прова, под приглядом ратных чинов.
Он, конечно же, не уходил мыслями в далекое будущее, просто он считал, чего ради проливать кровь, если люди сами по доброй воле намерены присягнуть самодержцу русскому, на самом же деле его действия будут иметь очень далекие последствия. Когда шведам удастся захватить земли исконно принадлежавшей Новгороду Водьской пятины, и по Столбовскому мирному договору 1617 года земли эти останутся за Швецией, то не только русские, но карела, ижора и водь, покинув свои насиженные места, сбегут все до единого в среднюю полосу Руси: под Тверь, под Москву и даже более южнее — под Тамбов и Курск, где обоснуются на века. На службе у шведов останутся только несколько дворян: Рубцов, Бутурлин, Аполлов, Аминов, Пересветов.
Что же касается самого Богдана, то его придворная карьера чуть было не приказала долго жить — архиепископ Новгородский, уведомленный об антицерковных делах Бельского, бил челом Грозному, и только гибель Малюты Скуратова спасла Богдана от опалы, а может, даже от пыточной.
