— Я — сын Давида. Сын Авраама. От Авраама до Давида — четырнадцать родов; от Давида до переселения в Вавилон — четырнадцать родов; от переселения в Вавилон до моего рождения — четырнадцать родов.
Все. Этого вполне достаточно, чтобы заработала заманчивая мысль о том, что он, Иисус из Назарета, благословлен Господом на царский престол и первосвященство в Израиле. Ради этого наделил его Господь даром пророчества, даром творить чудеса. Как в свое время Моисея.
Утром братья готовы были идти с Иисусом. Навьючили они ослика припасами и всем необходимым в пути. Иисус же, ухмыльнувшись, повелел:
— Оставьте все. Кроме посохов в руке своей. Птицы Божьи не сеют, не жнут, а сыты заботой Господа. Чем же вы хуже их.
Странно слышать подобное, но коль скоро определился в ученики, то слушай своего учителя с верой в его слово.
Пошли они, берегом моря, наслаждаясь утренней прохладой и ведя беседы вольные. Берег пустынен. Только в море видны лодки рыбаков-тружеников.
День разгорался. Солнце начало припекать, но что им, привыкшим к его палящим лучам, полуденная жара — идут себе и идут, продолжая беседы. Впрочем, о крове, чтобы потрапезничать в прохладной тени, Иисус уже начал подумывать.
Вот, наконец, впереди большой навес, чуток отступивший от берега на взгорок. Под ним — пара перевернутых лодок и сети на вешалах. Трое рыбаков чинят их. Чем ближе подходят к навесу путники, тем проворней мелькают руки чинивших сети.
— Мир труду вашему, — приветствовал Иисус рыбаков.
— Мир вам, путники. Мы ждали тебя, Иисус из Назарета, но, как видишь, не успели починить сеть.
Пошла, стало быть, молва по берегу Галилейского моря о сотворенном чуде; появились первые, кто поверил в него. Начальный шажок сделан. Очень малый, но обнадеживающий.
Когда обменялись традиционными приветствиями и познакомились (а чинили сеть, готовясь выпросить у Иисуса чуда, Зеведей с сыновьями Иаковом и Иоанном), Иисус сказал Иакову с Иоанном, удивив их:
— Оставьте сети свои, оставьте отца своего, оставьте кров свой; возьмите в руки свои посохи и следуйте за мной. Вы получите во сто крат больше того, что имеете и на что надеетесь.
Рухнула надежда на сказочный улов, но всплыло заманчивое завтра. Настолько заманчивое, что трудно от него отказаться. Братья согласились без особых колебаний, а отец их на радостях пригласил путников в дом свой омыть им ноги, попотчевать обильными яствами и выдержанным вином.
Слух о появлении на берегах Галилейского моря проповедника достиг Капернаума прежде прибытия туда Иисуса. Народ, в большинстве своем, отнесся к этой вести безразлично: мало ли странствует проповедников. И даже чудо со сказочным уловом не удивило людей, принявших это за очередную выдумку какого-нибудь самозванца. Иначе рассуждали саддукеи. Они собрались в синагоге, пригласив туда же фарисеев для объединения усилий.
— Не новый ли это Иоанн Креститель?
— А если пришествие Илии? Тогда еще не лучше.
Они не желали никаких изменений в жизни города и его окрестностей, поэтому, посоветовавшись, наметили осрамить раз и навсегда проповедника, которого еще нет, но о котором уже идет в городе молва.
— Поднимем на смех, испытав его на непреодолимом.
— Лучше изгнать его из города или побить камнями еще за стенами.
— Лучше, конечно, не пускать его в город. Остановив перед воротами, осрамить. А потом, вполне возможно, побить камнями.
Еще за день пути до Капернаума Иисус почувствовал в душе непокой и сразу же догадался: впереди его ждет испытание. Он начал внутренне готовиться к нему, хотя точно не знал, с каким препятствием он встретится. Он просто сосредотачивал свою волю.
Понял он все на подходе к южным городским воротам. Чуть отдалившись от них, стояли священники-саддукеи и нарядно одетые фарисеи, словно собравшиеся на праздничные моления с обильным жертвоприношением. За их спинами — толпа сторонников их, числом до полусотни. С явными ухмылками на устах.
Иисус не убавил шагу и не прибавил его. Шел, как шел, хотя почувствовал, что четверка позванных с собой рыбаков начала отставать. Только верная пара слуг продолжала шагать с Иисусом нога в ногу.
«Запретят вход в город? Но какую объявят причину? Нет, иное замыслено. Сейчас все выяснится».
И в самом деле, перед Иисусом, словно из-под земли вырос прокаженный.
— Исцели словом Господа, если тебе дано такое.
Вроде бы просьба искренняя, но в ней — нотки насмешки. Да и мысли прокаженного Иисус прочитал. Спросил серьезно:
— Веруешь ли в меня, Сына Человеческого?
Рот разинул прокаженный: никак не ожидал он подобного вопроса, а ему никто не подсказал. Впрочем, смутились и фарисеи, и саддукеи. Не по их задумке пошло. Не отмахнулся проповедник от прокаженного, не сказал ему грубо: «Пойди прочь!»
Иисус тем временем продолжал:
— Истинно говорю тебе: исцелишься, если уверуешь в меня.
Пауза. Долгая. Иисус вновь:
— Господь не дал мне силы для маловеров. Только для искренне уверовавших в меня. Как имя твое?
— Имя мое — Симон. Из Вифании, — взволнованно ответил прокаженный и пал на колени. — Уверую! Всем сердцем! Всей душой своей! Сотвори чудо! Исцели!
Иисус возложил руки прокаженному на голову и произнес торжественно:
— Благословляю тебя и отпускаю тебе грехи перед Господом, покаравшим тебя.
Возроптали саддукеи. Только им, считавшим себя единоправными священнослужителями со времен Давида, свершать таинство отпущения грехов; их поддерживали фарисеи, тоже считавшие возможным отпускать грехи только при всесожжении жертвы. Самый старший по возрасту из них выступил вперед.
— В каком завете Моисея дано право отпускать грехи не священнослужителям?! И вне Храма Иерусалимского?! Ты кощунствуешь! Тебя стоит побить камнями!
— Я — Сын Человеческий. Благословлен Господом. Но если вы считаете меня неправым, я скажу так: встань и иди, Симон! Ты очищен!
И в самом деле, в один миг на теле прокаженного исчезли язвы, и он, вначале даже не поверив счастью, затем, осмотрев себя еще и еще раз, кинулся к воротам с радостными криками:
— Я исцелен! Я исцелен!
Иисус торжествовал, в то же время понимая, что не так-то просто сломить упрямство саддукеев и фарисеев. Они переглянулись, и тут же двое из них поспешили в город.
Значит, не закончилось испытание. А он, Иисус, напрягавший до предела свою волю, почувствовал сильную усталость и расслабление. На второе подобное исцеление ему, без нужного отдыха, не хватит сил.
«Нет! Нельзя отступать!»
Он сдавил себя в кулак и уверенно зашагал к воротам, вовсе не замечая ни саддукеев с фарисеями, расступившихся перед ним, ни толпы, почтительно склонившей головы.
