Невероятный цинизм. Но что возьмешь с них — сатрапов.
С жадностью осушил принесенные кубки первый приговоренный, и его крест тут же воткнули в гнездо. Теперь не крест на нем, а он на кресте, притянутый к нему веревками по рукам и ногам.
Очередь второго. Тоже из рук женщины и тоже с жадностью. Он одолел даже три кубка.
Вот и он — на кресте.
Очередь за Иисусом. У него руки свободны. Он принял кубок с поклоном, но пить вина не стал, лишь смочил губы. Рассудил так; вино смертного часа одурманит на какое-то время, но оно лишит его силы воли, и тогда он, трезвея, не сможет уже управлять волей своей и не облегчит сам своих страданий.
Если же быть совершенно откровенным перед собой, то его не покидала надежда, хотя Иисус отмахивался от нее, о появлении ангела-спасителя. И странное дело, чем ближе подступал момент казни, тем надежда эта, вопреки даже самому Иисусу, все настойчивей проникала в его душу.
Поставлен и его крест в гнездо. Появились молоток и гвозди в руках одного из легионеров.
«Что? Не веревками?!»
Да. Его подтолкнули к кресту и грубо потребовали:
— Спиной к кресту! Вот так. Ставь ноги на нижнюю перекладину!
Легко оказать — ставь. Одну поставить — не вопрос. А как вторую? Сразу же полетишь носом вперед.
Но палачи из легионеров — доки в таком деле. Не один уже десяток приговоренных к распятию прибивали они гвоздями к кресту. Один из них подпер руками ребра Иисуса, приподнимая его вверх, другой цепко схватил руку и, растянув ее по верхней перекладине, ловко прибил гвоздем к дереву ладонь.
Пронзительная боль. Иисус, однако, тут же одолел ее, и когда легионер-палач прибивал вторую руку к перекладине, Иисус уже успел собраться и отринуть боль.
Подумавши немного, палачи решили лучше еще пригвоздить и ноги к кресту. Чтобы не соскользнули они, когда распятый обессилит, либо специально пойдет на хитрость, тогда гвозди в ладонях не удержат тела, и распятый спадет с креста — такого не должно быть, ибо за такой брак в работе они получат по меньшей мере нагоняй.
Последнее, что сделали палачи-легионеры, прибили над головой Иисуса дощечку с надписью на трех языках: еврейском, греческом и латинском — «Царь Иудейский».
Голгофа на какое-то время замерла. Женщины стояли с опущенными головами, облитые ласковым, еще не жарким в эти часы солнцем, как ни странно, но в эти минуты не заплакал даже ни один ребенок. Молчали и легионеры, переживающие, должно быть, чувство гордости за прекрасно исполненный долг свой. И только на склонах холма и у его подножия в прохладной зелени кустов и деревьев весело щебетали птахи — что им до страданий людских, у них свои печали и радости.
Звучит команда декана:
— Строиться!
Быстро замерли солдаты в ровных шеренгах, декан прошелся перед строем, будто решая какую-то трудную задачу, даже потер лоб, и лишь после этого объявил имена четырех легионеров, кому надлежало остаться при крестах; строй же весь повел к Древним воротам. Зачем здесь томить много солдат, если на Голгофе только одни женщин? Усилить охрану ворот — вот, что необходимо в данный момент. Всех ворот внешней стены, а не только Древних. Без надобности не выпускать из города ни одного мужчину.
Нужно еще уделить внимание пещере Иеремии. Возможно, поставить постоянную стражу у входа в нее.
Иисус не знал планов пентакостарха, его целей, поэтому весьма удивился столь малой охране у распятий. Ведь даже вот эти женщины, если захотят, сомнут играючи четверку легионеров.
Женщины, однако, оставались бездвижными. Долго.
Вот на дороге от Древних ворот показался раб, несущий на плече, словно женщина, сосуд либо с водой, либо с поской. Скорее всего, с поской — обычным питьем римских воинов. Это была смесь уксуса с водой, что позволяло воде оставаться долго свежей при любой жаре, к тому же не вызывать никаких расстройств желудка и, что не менее важно, предохранять от желтухи и холеры.
Командир стражников, выходит, позаботился о своих подчиненных, чтобы они на своем посту не испытывали жажды.
Легионеры обрадовались посылке. Откупорив затычку из губки, черпали ковшом из сосуда, пили с наслаждением кисловатую холодную воду, забыв, похоже, о висевших на крестах. Этим не замедлили воспользоваться женщины. Вначале подошла одна женщина с ребенком на руках и приложила его к ноге Иисуса. Оглянулась боязливо, не кинутся ли оттаскивать ее легионеры, но те продолжали грудиться у сосуда, даже не обращая внимания на нее. Тогда осмелели и остальные. Подходили попарно, соблюдая очередность, к распятому Иисусу, прикасались к нему и просили:
— Благослови.
Потом с его тела натирали себе грудь и даже лица.
«Господи, прости их, грешных, ибо не ведают, что творят».
Меж тем Иисусу все труднее и труднее дышалось. Выдыхалось, правда, легко, но чтобы вдохнуть, приходилось основательно напрягаться. Он одолел боль от гвоздей в руках и ногах, солнце, хотя все более знойное, не беспокоило его, ибо потное тело, обдуваемое легким ветерком, не могло за час с небольшим перегреться, а вот нормализовать дыхание ему оказалось не по силам; и когда совсем не получался вдох, он упирался пятками в нижнюю перекладину, чтобы хоть чуточку подтолкнуть тело вверх, тогда только удавалось вдохнуть. Не полной грудью, но все же сносно.
В памяти Иисуса всплыли слова, сказанные наставником из тайного центра ессеев, когда они, убегая от преследования легионеров, увидели здесь, на Лысой Горе, несколько крестов с распятыми на них:
«Они умирают от удушья. Мучаются долго. Иные — по несколько дней».
Сила духа медленно оставляла Иисуса, и вот он уже шепчет запекшимися губами псалом Давида:
— Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего… На Тебя оставлен я от утробы; от чрева матери моей. Ты — Бог мой. Не удаляйся от меня; ибо скорбь близка, а помощников нет… Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось как воск, растаяло посреди внутренности моей. Сила моя иссохла, как черепок; язык мой прильнул к гортани моей, и Ты свел меня к персти смертной… Но ты, Господи, не удаляйся от меня; сила моя! поспеши на помощь мне… Буду возвещать имя Твое братьям моим, посреди собрания восхвалять Тебя…
На дороге из города показались две Марии: Магдалина и сестра Лазаря. Екнуло сердце у Иисуса, прервалось шептание.
«С какой вестью? Не ангел ли спаситель меж них?»
Они встали в хвост жаждущих прикоснуться к Иисусу, дабы передать ему через прикосновение грехи свои и получать силу его в душу свою.
«Неужели и они поддались общему языческому дурману?»
Думай, что хочешь, предполагай, что заблагорассудится, но время не поторопишь: к распятию Мария Магдалина и Мария — сестра Лазаря подойдут не раньше, чем через полчаса.
Вскоре Иисус вновь зашептал очередной псалом Давида, славя Бога и умоляя не оставлять его без благодати своей.
