Глава 8
Очень приятно было идти по освещенной рождественскими огоньками улочке. Каждый дом и садик был украшен своей елочкой, эльфом, оленем или Сантой. Это был христианский, в большинстве своем католический район. Мусульманские же дома стояли с темными окнами без единого праздничного огонька. Евреи же, наоборот, — приурочили свою Хануку к началу рождественских праздников и выставляли на окнах горящие семисвечники, и тоже, казалось, радовались великому празднику праздников. Я шел и думал: мне всегда было весело с евреями. Мы вместе пили от души, да и по женской линии всегда заводились с пол-оборота. Ну чем не казаки по характеру?! Но когда дело касалось христианства, где я чувствовал себя вечным блудным сыном, но никогда не отрекавшимся от Спасителя, то среди них я больших ерников и пересмешников веры Христовой не встречал. Даже мусульмане, не любящие христиан, не относились с неуважением или презрением к Сыну Божию или великому Пророку — они боялись кощунствовать… А евреи — нет…
Ну что тут будешь делать, думал я. Не морду же им за это бить. У самого порой рыло в пуху бывает…
А впрочем, в любой религии жена, как правило, идет за мужем, и если мусульманин (особенно маджахед) женится на христианке или еврейке, то обязательно проведет жену через «гяур». И хоть силой, но заставит поменять веру. А евреи порой не напрягают своих русских жен менять религию и даже принимают порой крещение сами. А уж о детях и говорить нечего — у моих друзей-евреев почти все дети были крещеные. Да взять хотя бы Рождество, думал я. К Христу первыми пришли и поклонились наемные пастухи богатых евреев. Наверняка пастухи эти были язычники. А уж мудрецы из Персии явно в будущем примкнули бы к магометанам… А еврейский царь Ирод приказал уничтожить всех младенцев-мальчиков от рождения до двух лет счетом в четырнадцать тысяч… От всех этих путаных мыслей голова моя, несколько захмелевшая, так как я периодических отхлебывал из бутылки виски, никак не могла найти достойный консенсус или, на худой конец, косинус с суффиксом вместе. Нет, продолжал я думать, восстановив цепь первоначальных рассуждений, предварительно сделав два-три больших глотка из горлышка литровой бутылки, нет, продолжал я внушать кому-то абстрактному: принудить женщину — это не достижение. Это все же слабое звено, и в счет не идет… А вот где все же самый центр Истины? — спросил я сам у себя, остановившись. И не ответил, ибо великая Троица, по учению, была центром Истины, и если Бог Отец и Сын Его изначально там были, то не являлся ли Дух Святой мусульманской гранью великой Истины? А если это так, тогда зачем же мы все до сих пор грыземся?..
Так я под свои не очень логичные и нетрезвые рассуждения потихоньку подходил по Вексфорд-террасс к серому трехэтажному дому Ростислава Сабитского, выглядевшему сейчас небольшим средневековым замком.
Внезапно я заметил, что в стоящий рядом с домом соседей автомобиль «скорой помощи» подкатили носилки на колесиках. Возле «скорой» собралось десятка полтора сочувствующих доброхотов-соседей, не считая наряда полиции, которой должен был сопровождать автомобиль.
Подойдя к носилкам, я заметил бабу Дуню. Ее серо-желтое лицо вызвало у меня опасения.
— Евдокия Степановна, — обратился я к ней почему-то по имени-отчеству, — что с вами?
Немного поблуждав глазами и наконец узнав меня, баба Дуня, вздохнув, безропотно ответила:
— Светочку убили…
— Какую Светочку? — не понял я.
— Ну, Ростика моего, прямо в доме, выстрелом в сердце…
Тут я вспомнил, что иногда баба Дуня называла по-сербски Ростислава — Света. Почему такое имя, я не понимал, но позже сам Ростислав сказал, что по-сербски так звучит ласкательно-уменьшенное имя от Ростислава.
— Так мама всегда меня называет, — говорил он, — когда мы с ней не спорим и не ссоримся…
К бабуле подошел полицейский и спросил о родственниках. Старушка ему ответила:
— Это мой внук, — и кивнула в мою сторону.
— Ваш сын был этому человеку отцом? — спросил полицейский у бабы Дуни.
— Нет, дядя, — сказала она вначале по-русски, а затем исправилась: — Анкл.
— Вы можете остаться в доме своих родственников и присмотреть за ним? — спросил меня полицейский.
— Да, сэр, могу, — ответил я, пытаясь выдыхать слова чуть в сторону.
— Но вы тогда будете обязаны кормить и наблюдать также всех животных, которые остаются в доме.
— Да, сэр. Но скажите мне, что здесь произошло?
— Сейчас трудно об этом говорить… по предварительному заключению, грабитель вошел в открытую дверь. Встретившись с вашим дядей, он получил сопротивление. Мистер Сабитский был еще крепкий и, как показали соседи, с крутым характером старик. Он никогда и никому не уступал. Ваш дядя первым выстрелил из духового ружья в лицо преступника, когда тот отказался бросить револьвер. Бабушка все это видела. Пневмопуля попала точно в глаз грабителю, и тот, возможно, в болевом шоке дважды выстрелил в вашего дядю из смит-вессона 38-го калибра. Он бросил оружие тут же, в прихожей. Затем преступник выскочил из дома, добежал до автомобиля, в котором его дожидался водитель, и они вместе скрылись с места преступления, взяв курс на Гранд-централ — скоростную магистраль.
— Извините, офицер, — спросил я, — вы не знаете, какой марки была машина?
— К сожалению, нет. Известно только, что это был мини-вен и, кажется, с номерами Вашингтона Ди Си.
Баба Дуня слабо кивнула мне, чтобы я подошел.
— Этот бандит говорил по-русски без акцента, — сказала она. — И спрашивал тебя, а Ростик стал гнать его из дома. А когда тот достал револьвер, Ростислав схватил детское духовое ружье, с которым он гонял во дворе белок, выстрелил в негодяя и попал ему прямо в глаз. А тот, обезумев, стал стрелять из револьвера, после чего убежал. Они, Слава, хотели убить тебя. Ростик это понял и остановил их. Теперь их будет разыскивать полиция, а Светочки уже нет… Уезжай, Слава, из города. Они не отступятся. Спасайся, чтобы не напрасно погиб Ростик… И будь осторожен. Если здесь тебе нужно найти кого-нибудь из русских, достаточно поспрашивать в церквах — люди добрые все выложат, особенно старушки одинокие…
В это время подошедший санитар укрепил носилки в машине и захлопнул двери «скорой помощи». Машина сорвалась, оглашая всю округу резкой сиреной, уводя бабу Дуню в госпиталь.
В ближайшем латинском ресторанчике, куда я отправился, никто не сказал мне ни одного дурного слова. Я пил свое виски, угощал им сидящих рядом нелегалов из Центральной и Южной Америки, ел суп из лимонов, сваренных с луком и без кожуры… Жизнь в очередной раз поставила мою судьбу на ребро, как американский квотер, упавший на кучу песка.
Вернувшись во втором часу ночи в дом, наткнулся у дверей на стаю голодных котов, которых раньше подкармливала баба Дуня. Я достал из холодильника любимые рыбные консервы Ростислава и открыл их, потянув за кольцо. Вывалил сардинки перед котами. Те, урча и ссорясь, набросились голодной бандой на еду. Поразмыслив немного тяжелой головой, вновь достал из холодильника оставшиеся консервы.
