* * *
Тело убитого часового аккуратно спустили с вышки и положили пока прямо на землю. Голову нести не пришлось. В тот момент, когда солдаты батальона охраны взяли на руки труп своего сослуживца, голова его, висевшая на тонком лоскуте кожи, оборвалась и, гулко ударяясь о ступени вышки, покатилась вниз. Следом за ней потянулся широкий исчерна-красный шлейф крови.
Зеков разогнали по баракам. Под вышкой возле трупа стояли несколько солдат, старшин и офицеров. Командир батальона охраны и начальник колонии курили одну папиросу за другой, опасливо поглядывая на офицера вышестоящего штаба, немедленно прилетевшего на вертолете из Хабаровска к месту чрезвычайного происшествия. Тот усердно надувал щеки и недовольно поджимал нижнюю губу, выдавая изредка многозначительное «м-да».
У солдат, которым пришлось нести службу в одном карауле с убитым, лица были белее мела. Каждый из них отчетливо осознавал, что запросто мог оказаться в эту ночь на месте покойника.
– Ну-с, что скажете, товарищ майор? – обратился к начальнику колонии подполковник внутренней службы Старцев, прибывший, как было сказано, из Хабаровска.
– А что говорить? – развел руки майор Загниборода. – ЧП!
– Я спрашиваю, как вы такое могли допустить?! – повысил тон подполковник. – Убит часовой! Похищено оружие! Бежали заключенные! Под трибунал вас за это надо!
– Я и не спорю, товарищ подполковник, – понурил голову майор. – Виноват. Готов отвечать по всей строгости советского закона.
– Легко хотите отделаться! Не-е-ет!!! Вы мне беглых найдете! Да потом на парткомиссии отчитаетесь за свою халатность! И судьбу благодарите, если с партбилетом не расстанетесь! Хрущевская безалаберность закончилась! – вещал подполковник, словно на митинге. – Октябрьский Пленум выдвинул новые требования к коммунистам!
[3]
Мягкотелые нам не нужны. Готовьтесь к отставке!
– Есть, товарищ подполковник.
– Доложите, каким образом был убит часовой.
– Вероятно, осужденные подкрались к вышке. Затем один из них метнул в солдата заточенную алюминиевую тарелку. Попал в область шеи.
– Да, – хмуро оглядел труп командир батальона охраны. – Срезало, как бритвой…
– Не констатировать факты нужно, капитан, а думать, как поймать преступников! – оборвал его подполковник. – Установлено, кто именно метнул эту тарелку?
– Тут и устанавливать нечего, – ответил майор Загниборода. – Во всей зоне один такой… был.
– И кто же он?
– Осужденный Солонов, товарищ подполковник. Тысяча девятьсот сорокового года рождения. Отбывал за…
– Что, вот так бросает тарелки и сносит головы вашим солдатам?!
– В промзоне, на лесоповале, конвойщики видели, как Солонов топор в дерево метал на точность, – ответил командир батальона. – Так я вам скажу – зрелище потрясающее. Практически с закрытыми глазами с пятнадцати шагов!
– От безделья это! – взревел подполковник. – Пахать он должен был, а не с топориком баловаться! Лес рубить!
– Как же! Заставишь его рубить! – невольно воскликнул один из сверхсрочников. – Он в «отрицаловке»
[4]
по жизни. Из ШИЗО
[5]
не вылазит. В пресс-хате
[6]
его до полусмерти отрабатывали
[7]
.
– Да что говорить! – вклинился в разговор другой старшина. – Его даже током били! Все одно на своем стоит. Я, говорит, вам не сявка – хребтину гнуть. Сами, говорит, вкалывайте.
– Как это – током?! Вы что – фашисты?!
– Очень просто, – ухмыльнулся начальник колонии. – Запускаем зека в спецкамеру. Там воды по щиколотку. Он босой, конечно. И двенадцать вольт с индуктора – хрясь! Кого хошь прошибет… а его не прошибает. Как стоял на своем, так и стоит.
– Это ж чистый садизм, майор! – возмутился подполковник.
– Может, оно и так. Только вы там, в Хабаровске, по кабинетам рассиживаетесь, а мы здесь, в тайге, с контингентом
[8]
день и ночь гробимся. Я вот, например, знаю, что вам, товарищ подполковник, не доводилось в лагерях служить. Вы ж все больше по штабам…
– Ладно! – энергично махнул рукой Старцев, не давая начальнику колонии продолжить. – За что отбывал этот Солонов?
– В какую ходку? – поинтересовался Загни-
борода. – Первую, вторую или третью?
– Он же молодой! – еле шевеля отпавшей челюстью, выговорил подполковник. – Когда успел?
– Потомственный урка, – пояснил комбат. – С четырнадцати лет по лагерям да пересылкам.
– М-да… – Теперь закурил и Старцев. – Час от часу не легче. Говорите за последнюю…
* * *
С Горошинской зоны узбек освободился и тормознул на недельку в Чегдомыне. Аккурат в это время и Данил Солонов из Пермской колонии вернулся, где мотал срок за кражу. Рыбак рыбака видит издалека, вот и эти друг друга враз закнокали
[9]
.
И рассказал узбек русскому, что родом он из Зарафшана. Того самого, где золотодобыча открылась. И родственник, мол, его какой-то на прииске работает. Эх, подобраться бы к золотишку!
Оглянулся Солонов по сторонам – хиреет житуха. А разбогатеть хочется. И вспомнил, что согласно принципам пролетарского интернационализма русский и узбек – близнецы-братья.
Короче говоря, дорога длинная, земля целинная. Сулейман – так звали узбека – был полон решимости раскулачить приисковых богатеев, которых, если верить официальной статистике, в Советском Союзе нет и быть не может. Сулейман не промах. Его не проведешь. Он точно знает, где у родственничка золотишко припрятано.
– Что ж ты, паскуда, родного человека продаешь? – спросил тогда Солонов.
А узбек поведал, что родственник женился на девушке, которую любил Сулейман. И она Сулеймана любила. Чтоб, значит, соперника устранить, дядюшка его в колонию и отправил. Двадцать баранов начальнику районной милиции отдал, тот дело и состряпал. Упекли Сулеймана за хулиганство.
– А-а-! – развел руки Солонов. – Ну тогда наказать нужно.
И отправились они в далекий Узбекистан, где среди пустыни зеленым оазисом раскинулся прекрасный город Зарафшан.
