Стоун знал, что человек этот ночует на уличной решетке рядом с казначейством, он много раз давал ему денег. Как-то он даже предпринимал попытки помочь бедняге более существенно, но разрушение сознания калеки зашло слишком далеко. Было неизвестно, принимают ли участие в его судьбе какие-либо органы опеки или просто люди.
– Боже мой! Опять этот человек. Этот несчастный человек. Мое сердце разрываться от его страдания, – сказала Адельфия.
Достав несколько долларов, она подбежала к уроду и сунула деньги в сумку на его груди. Тот пробулькал что-то нечленораздельное и двинулся к расположившейся неподалеку группе людей. Мужчины при его приближении немедленно полезли за бумажниками, женщины открыли сумочки.
Адельфии же путь преградил какой-то здоровенный детина.
– У меня, конечно, не такой отпадный вид, как у него, но мне охота жрать и нужны бабки на выпивку, – прохрипел он.
Сальные спутанные волосы почти закрывали ему лицо. Его одежду нельзя было назвать лохмотьями, однако вонь давно не мытого тела ощутимо била в нос.
– У меня больше ничего не остаться! – испуганно пролепетала Адельфия.
– Врешь! – Он схватил женщину за руку и, притянув к себе, прохрипел: – Гони бабки!
Адельфия не успела вскрикнуть, как Стоун оказался рядом с ней.
– А ну отпусти! – рявкнул он.
Детина был лет на двадцать моложе Стоуна и значительно выше.
– Вали отсюда, старик. Тебя это не касается!
– Эта женщина… Она мне не чужая, и ты…
– Я же сказал, отвали! – И детина сопроводил свои слова мощным свингом.
Удар пришелся Стоуну точно в челюсть. Он упал, схватившись за лицо.
– Оливер! – вскрикнула Адельфия.
Собравшиеся вокруг них гуляющие подняли крик, кто-то побежал за полицией.
Пока Стоун поднимался с земли, бандит вытащил из кармана нож.
– Гони бабки, сука! – стал он наступать на Адельфию.
Стоун сделал мгновенный выпад. Верзила опешил и выронил нож. Неожиданно он упал на колени, потом на спину и забился в конвульсиях.
Стоун схватил нож – но не обычным образом, а как-то странно: наклонившись, он рванул ворот рубашки бродяги, обнажив его шею и пульсирующие артерии. На какую-то долю секунды показалось, что он намерен вспороть ему горло. Острие клинка уже почти касалось кожи. Таким Оливера Стоуна не видел никто – из тех, кто знал его последние тридцать лет. Однако через миг Стоун замер и поднял взгляд на Адельфию. Тяжело дыша, она не сводила с него глаз. Взгляд ее говорил – ей непонятно, кого из двух мужчин она боится больше.
– Оливер… – тихо прошептала она. – Оливер…
Стоун выронил нож, выпрямился и отряхнул с брюк грязь.
– Боже мой, у вас кровь! – воскликнула Адельфия. – Вы в крови!
– Пустяки. Я в полном порядке, – нетвердым голосом произнес он и приложил рукав к кровоточащему рту.
То, что он сказал, было неправдой. Удар был силен – Стоуна слегка подташнивало, кружилась голова. Языком он нащупал во рту что-то твердое и выплюнул. Зуб!
– Нет, вы не есть в порядке! – с тревогой возразила Адельфия.
– Сейчас прибудет полиция! – подбежала к ним женщина. – С вами все хорошо?
Стоун оглянулся. Сверкая проблесковыми маячками, у тротуара затормозил полицейский автомобиль. Повернувшись к Адельфии, он торопливо проговорил:
– Вы поможете им все объяснить?
Слова эти он не произнес, а прошамкал: его губа распухала прямо на глазах.
Стоун зашагал прочь. Адельфия его окликнула, но он не оглянулся.
Машинально отвечая на вопросы полиции, она думала только о том, что сейчас видела. Оливер Стоун указательным пальцем ткнул бродяге куда-то под ребра. Это короткое и точное движение заставило здоровенного злобного верзилу без чувств рухнуть на землю.
И то, как Оливер держал нож… Однажды она уже видела, как один человек держал нож вот таким же образом. Это было очень давно, еще в Польше. Человек этот служил в КГБ и явился для того, чтобы силой увести ее выступавшего против Советов дядю. Живым она дядю больше не видела. Его изуродованное тело нашли в заброшенном деревенском колодце, в двадцати милях от города…
Адельфия оглянулась.
Оливер Стоун уже успел исчезнуть.
Глава тридцатая
– Вот здесь и работал Патрик Джонсон, – сказал Картер Грей, обводя широким движением руки помещение.
Алекс неторопливо огляделся. Размером зал был приблизительно в половину футбольного поля. Центр его был свободен, а по периметру размещались кубики кабинетов. На каждом рабочем месте стоял компьютер с жидкокристаллическим монитором, а звуковым фоном в помещении было легкое гудение системных блоков. За прозрачными стенами крошечных кабинетов сидели мужчины и женщины в строгой, деловой одежде. Они были полностью погружены в свою работу. А до этого, еще в коридорах, Алекс видел сотрудников с закрепленными на головах приборами связи. Эти люди говорили в микрофон на таинственном жаргоне, которого Алекс не понимал, несмотря на многие годы, проведенные на федеральной службе. Во всем здесь ощущалось огромное напряжение.
Когда Грей вел их к угловым кабинетам, на некоторых мониторах Алекс успел заметить лица с явно восточными чертами. Вернее, ближневосточными. Рядом с портретами на боковой вертикальной полосе размещались какие-то данные, видимо, имеющие отношение к изображенной личности. Во всем помещении Алекс не увидел ни единого листка бумаги.
– Мы безбумажники, – шутливо произнес Грей, и это замечание повергло Алекса в шок.
«Неужели этот человек, помимо всего прочего, может читать мысли?»
– По крайней мере те, что здесь служат, – продолжил Грей. – Лично я по-прежнему люблю заносить свои мысли на бумагу. – Остановившись у более просторного, чем другие, кабинета с прозрачными стенами высотой не менее шести футов (в остальных они едва достигали уровня груди), Грей сказал: – Вот тут работал Патрик Джонсон.
– Как я понимаю, он не был рядовым сотрудником, – заметила Симпсон.
– Да. Он осуществлял контроль за ходом обработки данных обо всех подозреваемых в терроризме лицах. После того, как НЦПОО вошел в нашу структуру, мы объединили их сотрудников, также как и файлы, с нашими. Это идеальное сочетание. Но мы, естественно, никоим образом не хотели ущемлять интересы секретной службы, поэтому Джонсон и ему подобные остались в двойном подчинении.
Грей произнес эти слова величественным тоном, а Алекс подумал, оглядывая кабинет: «Великодушный, но абсолютно бесполезный жест, поскольку мы не можем контролировать работу этих служащих двойного подчинения».
Его взгляд задержался на единственной оставшейся в кабинете личной вещи Патрика Джонсона – небольшой, заключенной в рамку фотографии невесты. Алекс обратил внимание на то, как она красива – при полном макияже, веселая. Через секунду к ним присоединился еще один человек.
