– Вот, – подскочила я, – об этом и речь. Во всякой фирме
имеется бухгалтерия, а там, на полочке, лежат документики с подписью тех, кто
получил денежки. Дело-то простое. Сначала выясню, кто работал 17 июля у метро
«Спортивная», ну из какого вуза были ребятки, а потом съезжу, порасспрашиваю
их. Навряд ли там все девочки без зубов.
Внезапно Лика вцепилась в мое плечо:
– Дашка, вытащи меня отсюда! Умоляю.
– Очень постараюсь, только ты сиди тихо-тихо, а если кто
пристанет с вопросами, отвечай по схеме: ничего не помню, не знаю, была в
состоянии шока.
Лика судорожно заплакала:
– За что? Никому в жизни я не сделала зла. До сих пор у меня
не имелось врагов.
Я погладила ее по голове.
– Ладно, успокойся, все будет хорошо.
Лика открыла было рот, но тут на пороге появился конвойный,
кашлянул, глянул в мою сторону и заявил:
– Свидание закончено.
Лика покорно шагнула в коридор.
– Не волнуйся, – крикнула я, – буду приезжать каждый месяц,
привозить еду и книги!
Ликуська обернулась, но ничего не сказала, ее глаза начали
медленно наполняться слезами.
– Давай двигай, – велел парень в форме.
Лика молча повиновалась. Я подошла к зарешеченному окну и
увидела, как она, сгорбившись и опустив голову, бредет по узкой
заасфальтированной дорожке, проложенной между рядами колючей проволоки. Под
увиденной картиной следовало поместить подпись: «Отчаяние».
В моей душе заколыхался гнев. Обязательно найду
режиссера-постановщика и добьюсь того, что мерзавец так же поковыляет в барак.
Вернувшись домой, я увидела в прихожей два огромных, похожих
на танки, ботинка.
– Только не говори, что у нас опять гости! – налетела я на
Ирку, меланхолично чистящую обувь Аркашки.
Домработница отложила щетку. К слову сказать, Кеша – любимец
нашей прислуги. Катерина, собираясь готовить обед, непременно выяснит у сына,
что бы их высочество хотели откушать. Есть блюда, которые страстно люблю я,
допустим, молочное желе, но попробовать лакомство мне удается лишь тогда, когда
Аркашка отбывает в командировку, потому что сын терпеть не может молочные
продукты, и Катерина не покупает сливки, кефир, ряженку… Зато куриное мясо присутствует
у нас в рационе во всех видах, вместе с гадкими стручками зеленой фасоли,
которую наш адвокат способен харчить килограммами. Ирка с особой тщательностью
убирает кабинет хозяина. Но, оказавшись в моей комнате, домработница, вытерев
пыль на столе, ничтоже сумняшеся сваливает назад все кулем, вперемешку. И я
потом, чертыхаясь сквозь зубы, пытаюсь найти нужные бумаги. Сколько раз просила
ее быть поаккуратнее – без толку. Зато документы, находящиеся в кабинете у
адвоката, оказываются нетронутыми, а пыль протертой. При этом учтите, что я
дарю Ирке подарки, а Кеша постоянно над ней посмеивается.
– И чего на меня сердиться! – уперла Ирка руки в боки. – Не
ко мне же едут!
– Так кто-то приехал? – в ужасе воскликнула я.
– Это вы у Дегтярева спросите, – не дрогнула домработница, –
он привел.
Вне себя от злости, я рванула дверь столовой и увидела
домашних, сидевших вокруг длинного стола с раскрытыми ртами – все слушали
Аркадия.
– Вот представьте, – сверкая глазами, вещал Кеша, – на
скамье подсудимых некий Ковров. Причем, прошу отметить, за плечами у моего
подзащитного куча ходок, он вор со стажем.
Я тихонько села на свое место. Так, судя по страшно
довольному лицу сына, он выиграл дело и теперь хочет сорвать аплодисменты еще и
от членов семьи. Ладно, пусть похвастается, потом разберусь, что это за
огромный дядька самого отвратительного вида восседает около Александра
Михайловича.
– Ну процесс идет, – вещал Кеша, – все ясно как на ладони.
Этот Ковров после очередного освобождения следовал в славный город Владимир. По
дороге высадился в Москве, доехал до магазина «Детский мир», где попытался
спереть спортивные штаны российского производства, вещь страхолюдную и
покупателей не интересующую. Его поймали в тот момент, когда рука со штанами
оказалась над прилавком. Есть свидетельница, которая верещала: «Видела-видела,
рука с брюками на прилавке лежала!»
Кеша обвел всех присутствующих взглядом.
– А судья у нас – Ковалева Анна Филимоновна!
– Да уж, – покачал головой Дегтярев, – не человек – автомат.
– Я бы сказал – крокодил, – усмехнулся Кеша. – Значит, я
весь процесс из себя кретина корчу. Сижу улыбаюсь, глаза выпучил, во время речи
прокурора головой качаю. Одним словом, редкостный придурок.
– А зачем ты кретина изображал? – влезла Маня.
Кеша довольно засмеялся:
– Вот, правильный вопрос! А специально, чтобы Анна
Филимоновна расслабилась и подумала: «Адвокат дурак, от такого подлянки не
жди».
– И она так решила? – не успокаивалась Машка.
– Наверное, – хихикнул Кеша. – Я очень убедительно играл.
Потом наступает мой черед, я встаю и заявляю: «Подзащитный, вы признаете себя
виновным?»
– За такой вопрос адвокату следует оторвать голову! – оторопел
Дегтярев.
– Ага, – радостно кивнул Кеша, – а за тот, который я задал
следующим, еще и ноги в придачу.
– И что ты спросил? – заинтересовалась я.
– Может, дадите рассказать, как было дело? – гордо ответил
Аркадий.
Александр Михайлович поперхнулся и закашлялся, Кеша стукнул
полковника по спине и продолжил:
– И тут Ковров начинает: приехал в Москву, пошел в магазин,
спер штаны, вышел на улицу и увидел плакат «Все лучшее – детям». Внезапно в
закоренелом уголовнике проснулась совесть. «Ковров, – сказал он сам себе, – ты,
падаль, у малолеток воровать начал». И пошел ворюга назад, чтобы положить
спортивные брюки на место. Начал выкладывать штаны на прилавок, и тут его
схватили за руку.
– И чего Анна Филимоновна? – протянул Дегтярев.
Кеша в полном восторге схватил бутылку минеральной воды.
– Как заорет: «Перерыв!» Только ничего не вышло, дело-то
вывернулось, свидетельские показания теперь обеляют моего Коврова. Да,
продавщица видела его и схватила за руку, но только не в момент кражи, а в
секунду решительного и окончательного раскаяния!
– И чем дело закончилось? – отложила вилку Маня.
