Через полчаса мы с Гришей лязгали зубами в насквозь
продуваемом железном коробе.
– Ты бы штаны надел, – плохо слушающимися губами
посоветовала я.
– Они мокрые насквозь, – пробасил Гриша, но все же начал
натягивать джинсы, – не застегиваются, гады. Чегой-то тут мешает. Во, совсем
забыл! На, держи, подарок!
В моей ладони оказалась кошка из керамики, та самая, которую
я разглядывала пару часов назад в магазине.
– Спасибо, ты купил мне статуэтку! Очень мило с твоей
стороны.
Гриша кашлянул:
– Ну да, видел же, что тебе понравилась.
– И когда только успел!
– А чего? Одна секунда.
Тут только до меня дошло.
– Ты украл кошку!!!
Гриша отвернулся в сторону и ничего не сказал. Я уцепила его
за рукав пуловера.
– Чтобы это было в последний раз, ясно?
Уголовник кивнул и буркнул:
– Да не о чем толковать, этой безделице цена три копейки.
Я сунула кошку в карман.
– За подарок спасибо, мне действительно очень пришлась по
душе киска, но больше никогда!
– Ага, – кивнул Гриша, – ладно.
Дождь пополам со снегом сыпался на Ложкино и утром, вернее
днем, потому что я, устав от ночных приключений, проспала до обеда. Впрочем, я
могла проваляться в кровати и дольше, если бы в спальню не вошла Ирка и не
сунула мне трубку.
– Это что? – зевая, спросила я.
– Телефон, – ответила домработница.
– Сама вижу, кто звонит?
Ирка зажала ладонью микрофон и зашептала:
– Карапетова. Уж извините, что разбудила, но она с утра
трезвонит, всех извела.
Я села в кровати. Вера такая, упорная, может довести до
обморока любого человека.
– Интересно получается, – понеслось из трубки недовольное
стаккато, – значит, я спешно, кое-как вымыв голову, вылезаю из ванны, думая,
что у тебя случилась неприятность. И что? Звоню, звоню… Ты куда исчезла? Чем
вчера занималась, а?
Я молча слушала Верку. Ну не рассказывать же ей про Гришу и
поездку в сервис.
– Ты почему дрыхнешь до невменяемости? – неслась дальше
Карапетова.
Я опять ничего не сказала. Вообще говоря, я встаю в десять,
но вчера, приехав домой, вызвала эвакуатор, который приволок брошенный на шоссе
«Пежо» к нам во двор. Сами понимаете, что спать легла под утро.
– Следует выползать из кровати в восемь, – безапелляционно
твердила Вера, – так, как делаю я.
В этом заявлении вся Карапетова. «Делай, как я, слушай меня,
только я знаю, как поступить». К сожалению, очень многие преподаватели грешат
менторством, плавно переходящим в занудство. Впрочем, большая часть учителей
приобретает это качество в процессе жизни, и, если призадуматься, в данном
факте нет ничего удивительного. Представьте, что вы каждый день, неделю за
неделей, месяц за месяцем, год за годом, безостановочно объясняете людям, как
надо правильно писать, читать, считать или говорить на иностранном языке.
Естественно, что у вас снесет крышу и в какой-то момент станет казаться: умнее
тебя, любимой, на свете никого нет.
Но Верка Карапетова была такой с детства. Мы учились в одном
классе, более того, жили в соседних квартирах, в том самом доме, где находился
магазин «Рыба», на улице Кирова, нынешней Мясницкой. С младых ногтей Верку
отличало редкостное, патологическое занудство и гипертрофированное самомнение.
Спорить с ней было делом зряшным, переубедить Карапетову ни в чем никогда не
удавалось. Дружить с ней, кроме меня, не хотел никто. Вернее, меня тоже не
слишком радовало проводить с Веркой свободное время, она вечно устанавливала во
всех играх свои правила, но соседка сама приходила ко мне и приказывала:
– Бросай уроки, пошли в кино. Я считаю, что после семи
вечера вредно киснуть над учебниками.
К слову сказать, Карапетова прекрасно училась, и учителя
всегда ставили нам ее в пример. В институт мы поступали вместе и оказались в
одной группе, вот с того времени и начинает отсчет наша дружба с Ликой. Вернее,
это я дружила с Ликусей и Веркой, а они со мной. Между собой девушки не слишком
ладили, у них то и дело вспыхивали скандалы, да оно и понятно почему.
Занудная Вера пыталась управлять бесшабашной Ликой. Сами
понимаете, ничего хорошего не получалось.
– Подхалимка чертова, преподавательская подлиза, – шипела
Лика вслед Вере.
– Как ты можешь иметь дело с этой абсолютно безответственной
троечницей? – возмущалась Вера, наваливаясь на меня своим крупным телом. – Имей
в виду, тот, кто везде опаздывает, обязательно становится предателем.
Честно говоря, мне намного больше нравилась веселая Лика,
чем правильная до тошноты Вера. Но Карапетова активно поддерживала нашу с ней
дружбу, и я, тяготясь отношениями, не понимала, каким образом их можно
разорвать. А потом произошло событие, в корне изменившее ситуацию.
В середине пятого курса нас неожиданно созвали на внеурочное
комсомольское собрание. Когда я, войдя в битком набитый зал, увидела на сцене в
левом углу длинного стола Веру, то очень удивилась. Во-первых, Карапетовой
десять дней не было в институте, а на мои звонки ее бабушка тихо отвечала:
– Верочка сильно заболела, ангина, ты, Дашенька, не трогай
ее пока.
Последний раз я услышала эту фразу накануне вечером, и вот
пожалуйста, Карапетова, на вид совершенно здоровая, сидит в президиуме. Вторым
странным обстоятельством было то, на каком месте находилась Верка. Она к тому
времени стала секретарем комсомольской организации института, готовилась
вступать в ряды КПСС и всегда на собраниях восседала в центре. Она же и вела
все сборища, наводя на присутствующих зевоту бесконечными, одуряюще правильными
речами. Но сейчас Верка жалась в стороне, а главное место занимал Антон
Паршиков, который… требовал изгнать комсомолку Карапетову из рядов ВЛКСМ. В
первом ряду сидели наш декан, большинство преподавателей и секретарь
парторганизации вуза – все с каменными, непроницаемыми лицами.
Я, как всегда, опоздавшая к началу, ничего не понимала и
дернула Ваньку Мамлеева:
– Что стряслось?
– Ужас, – вздохнул Ваня и принялся шепотом вводить меня в
курс дела.
