Чем дольше он говорил, тем больше у меня отвисала челюсть.
Родители Веры Карапетовой работали в каком-то НИИ. В семье царил достаток.
Честно говоря, я никогда не задумывалась, откуда у Верки прехорошенькая шубка
из белки, симпатичные золотые колечки и красивая одежда не советского
производства. У меня самой ничего такого не имелось, но моя мать рано умерла,
отец исчез из нашей семьи так давно, что, честно говоря, я не уверена, что он
вообще был у меня, а бабушка хоть и старалась изо всех сил, но не могла обеспечить
безбедное существование себе и внучке. К тому же Фася была картежницей…
Впрочем, об этом я уже рассказывала.
[5]
Но у Веры были и мама, и папа, и бабуля Алла Юрьевна, так
что их стабильное материальное положение удивления не вызывало. Имелась у Карапетовых
и дача, а год тому назад они, единственные в нашем дворе, приобрели машину
«Москвич».
И вот сейчас выяснилась страшная вещь: родители Верки на
самом деле занимались спекуляцией, причем торговали Карапетовы не импортными
шмотками, не косметикой, не обувью… а валютой: американскими долларами и
немецкими марками. Сейчас, когда в Москве повсюду понатыканы обменные пункты,
никто и не вспоминает о том, что еще не так давно в нашем Уголовном кодексе
существовала статья, предусматривающая исключительную меру наказания за
валютные операции.
Родителей Карапетовой арестовали, а нам сейчас предлагалось
изгнать Верку из рядов комсомола. Я сидела на стуле, окаменев, а мои сокурсники
поднимались на сцену и клеймили Веру позором. Многие использовали подходящий
момент, чтобы отомстить правильной Карапетовой. Сама Верка никогда не
стеснялась в выражениях, обличая прогульщиков и двоечников.
Когда на трибуну вылезла Лика, мне стало совсем нехорошо.
Месяц тому назад, стоя вот на этой самой сцене, Верка, тыча в Лику пальцем,
заявила:
– Гнать надо таких из института! Сплошные тройки в сессии, и
занятия пропускает.
Я уже собралась услышать, как Ликуся топит Веру, но ее речь
потрясла меня.
– Как вам не стыдно! – звенела Лика. – Забыли, что Сталин
говорил: «Дети за родителей не ответчики»? Значит, вчера она вам хорошая была,
а сегодня дрянь? Нет, это вы тут все сволочи! За что Веру выгонять, а? Да у нее
за все годы ни одной четверки, сплошные «отлично».
Зал загудел. Декан принялся перешептываться с секретарем
партийной организации. У обоих мужчин уши горели огнем. Председательствующий
попытался спихнуть Лику с ораторского места, но она не сдалась.
– Пока до конца не выскажусь, не уйду, – уперлась Лика, –
хоть милицию зовите. У нас что, тридцать седьмой год?
– Правильно, – закричали из зала, – при чем тут Верка, если
родители гады?
Уши руководителей побагровели. Последней выступала сама
Вера, вкратце ее речь выглядела так: о преступных занятиях отца и матери она
ничего не знала, но сейчас отрекается от родителей. В комсомоле не оставляйте,
а из института не выгоняйте, дайте получить диплом, всего полгода учиться
осталось. Затем состоялось голосование, и большинство решило не трогать Веру,
оставить ей и комсомольский, и студенческий билеты.
Верка превратилась в парию, дружили с ней теперь только я и
Лика. Диплом Карапетова получила, даже с отличием, хотя на госэкзамене декан
попытался ее завалить. Но на приличную работу Верку не взяли, она пошла преподавать
в самую обычную школу. Вплоть до перестройки Вера работала учительницей, ее не
повышали по службе, не выбирали в местком и, естественно, не приняли в партию.
За границу, в солнечную Болгарию, она тоже не ездила. И только когда рухнул
колосс КПСС, Карапетова подняла голову. Самое интересное, что ее муж Семен был
одним из тех, кто первым открыл в столице обменные пункты. Сейчас Вера ни в чем
не нуждается, ездит по всему миру, ее крепкое финансовое положение основывается
на торговле валютой. Судьба – большая шутница.
И еще. Примерно через год после того памятного собрания в
дверь моей квартиры позвонили, ночью, около двух.
Слегка удивившись, я глянула в глазок и увидела Веру. К тому
времени мы уже не жили в одном доме. У Карапетовых конфисковали квартиру. Аллу
Юрьевну и Веру выселили в барак, на окраину. А мы с Фасей переехали в
Медведково.
– Что случилось? – испуганно спросила я, распахивая дверь.
Вера молча сунула мне какой-то бланк с печатями и села на
табуретку у входа.
«Приговор приведен в исполнение 25 января…» У меня
затряслись руки. Значит, Вазгена Ованесовича и Анастасию Сергеевну… Боже! И что
сказать? Как отреагировать?
Неожиданно Верка подняла абсолютно сухие глаза и голосом,
лишенным всякой эмоциональной окраски, спросила:
– Как думаешь, их вместе… или в разных дворах? Мама,
наверное, хотела стоять рядом с папой.
Не дай бог никому испытать те чувства, которые обуревали
меня в тот момент.
Глава 13
– Ну и зачем тебе понадобилось вытаскивать меня из ванной? –
продолжала кипеть Верка.
Я постаралась затоптать воспоминания и вернуться к
действительности.
– Ты знаешь Кольчужкина Марлена Фридриховича?
– Ну!
– Так да или нет?
– Да.
– И кто он такой?
– Только тебе мог в голову прийти подобный вопрос, –
вздохнула Верка, – прям смех! Газеты читаешь?
Я замялась.
– Очень редко.
– Позволь полюбопытствовать какие?
– «Скандалы», там забавные вещи пишут, про человека-кошку
или инопланетян!
– А телик смотришь?
– Да, «Ментов», «Убойную силу», а еще, сейчас…
– Послушай, Дашка, – перебила меня Вера, – ты невозможное
существо! Да все средства массовой информации целый год кричат про Кольчужкина!
Он владелец пивного завода «Кольчуга», баллотируется в депутаты.
– А красный «мерс» в его семье имеется?
– Понятия не имею.
– Только что сказала, будто знаешь мужика! – возмутилась я.
– Но не лично же, – парировала Верка, – по газетам и телику.
– А кто из наших может его лично знать?
Карапетова фыркнула:
– Тебе зачем?
