– Журнальчики, значитца, оставишь?
– Обязательно.
– Не она это.
– Как? – подскочила я. – Не может быть! Вы хорошо помните?
– Да не жалуюсь на память, – пожал плечами Савелий Петрович,
– морковки много ем, капусты, вот мозг и работает. Это у того, кто мясо
потребляет, ум к старости уходит…
– Может, не разглядели как следует?
– И глаза отлично видят, не она.
– Неужели отсюда хорошо рассмотрели черты лица убийцы?
Савелий Петрович меленько засмеялся, встал, подошел к
подоконнику, отодвинул длинную грязную занавеску и поманил меня пальцем.
– Иди сюда.
Я приблизилась к окну.
– На, – старичок сунул мне в руку бинокль, – подстрой под
глаза, колесико подкрути и наведи на мужика, вон по набережной идет.
Я послушно повернула черный кружочек, и тут же из моей груди
вырвался возглас удивления. Лицо прохожего неожиданно оказалось близко,
настолько рядом, что стали видны волоски, торчащие на переносице.
– Надо же, ведь темно уже, – пробормотала я.
– Качественная оптика, – щелкнул языком дедушка, – та
женщина другая была, беленькая, глаза светлые, немного пухлая, а эта чернявая и
тощая, ни рожи, ни кожи, ни жопы. Не она это, точно говорю. Хотя…
Савелий Петрович замолчал.
– Что? – в нетерпении воскликнула я. – Что «хотя»?..
Дедушка пожевал нижнюю губу, видно было, что он колеблется,
но, помедлив пару минут, Савелий Петрович наконец решился:
– Значитца, так! Хочешь посмотреть на ту, что убила?
– Как посмотреть? – оторопела я.
Савелий Петрович ухмыльнулся:
– Просто. У меня ее фотка есть.
Я на секунду лишилась дара речи, но потом, с трудом обретя
голос, воскликнула:
– Что у вас есть?
– Снимок, – спокойно пояснил дедушка.
– Откуда?
– Так сделал.
– Как?
– Фотоаппаратом.
– Не может быть!
Дедуся погрозил мне пальцем:
– Ишь, хитра! Думаешь, так покажу! Ну уж нет, давай двести
долларов, тогда увидишь.
Я вытащила из кошелька деньги. Савелий Петрович попытался
выхватить их из моих пальцев, но я была начеку:
– Э нет, сначала покажи картинку!
Старичок встал, подошел к древнему шкафу, вытащил старинный
альбом и начал перелистывать толстые страницы из многослойного картона. Передо
мной замелькали фотографии самого откровенного содержания. Люди, занимавшиеся
на стоящей у реки скамеечке любовью, и предположить не могли, что за ними
затаив дыхание наблюдает сластолюбивый свидетель. Наконец Савелий Петрович добрался
до нужного места.
– Вот, – ткнул он пальцем в снимок, – любуйся.
Я наклонилась над альбомом. Фотоаппарат запечатлел парапет
набережной и две фигуры, опершиеся на него. Мужчина, не знавший о том, что
через пять минут станет трупом, был одет в светло-бежевую рубашку с короткими
рукавами и коричневые брюки, на Лике красовался идиотский сарафан, тот самый, в
крупных цветах, который Карапетова привезла ей в подарок.
Едва эта мысль промелькнула у меня в голове, как я
обозлилась на себя. При чем тут Лика! Но пришлось признать, убийца очень похожа
на мою несчастную подругу. Такие же длинные белокурые волосы, спускавшиеся ниже
плеч. Правда, Лика никогда не заплетала косу, она носит кокетливые локоны, на
мой взгляд, слегка неуместные для дамы, перешагнувшей сорокалетний рубеж.
Женщина, которую я приняла за Лику, стояла в пол-оборота. Хорошо был виден
коротенький, слегка вздернутый носик и пухлая нижняя губка, чуть выпяченная
вперед. Она была молодой.
Мой взгляд заскользил по фигуре девушки. Так, теперь
понятно, отчего Савелий Петрович поместил снимок в свой альбомчик. По набережной
часто гуляет ветер, и «папарацци» щелкнул затвором в тот самый момент, когда
очередной порыв «борея» поднял вверх широкую юбку сарафана. Подол завернулся
почти до пояса, и оказались великолепно видны две стройные, изумительно ровные,
красивые ножки и круглая попка в крохотных трусиках-стрингах. Ступни девицы
украшали босоножки на каблуках, левая щиколотка была замотана бинтом.
Я медленно отодвинула от себя альбом, в последние годы у
меня начала развиваться дальнозоркость. Впрочем, как говорит иногда Дегтярев,
держа газету на расстоянии метра от носа: «Глаза видят отлично, просто руки
короткие».
Так, теперь совершенно понятно, что на набережной была не
Малика Юсуповна. Но, с другой стороны, я теперь получила и доказательство того,
что с Евгением был кто угодно, но не Лика. Впрочем, волосы и та часть лица,
которую видно, вполне могут быть приняты за Ликины, но вот ноги… Ликуша всегда
носит либо брюки, либо длинные юбки. В далекой юности, зимой, еще будучи
студенткой, она поехала в Домбай кататься на горных лыжах и, упав, сломала
правую ногу.
Первую помощь ей оказали на месте, причем неудачно. Потом, в
Москве, пришлось ломать ногу снова и собирать заново. В результате сразу под
коленкой у Ликуси начинается довольно некрасивый шрам. Толстый келоидный рубец
проходит через все бедро и убегает к тазобедренному суставу. Одно время Лика
очень расстраивалась от того, что не может, как все девочки, надеть мини-юбку.
Впрочем, у Лики никогда не было таких красивых, стройных, длинных ног. Ее
«ходули» значительно короче, толще в бедрах и не имеют совершенной формы, а тут
просто супермодель стоит. Еще каблуки! Ликуша предпочитает обувь на плоской
подметке, а все из-за того падения. Хоть происшествие и случилось много лет
назад, но больная нога начинает ныть к любой перемене погоды, какие уж тут
каблуки, если больно ходить даже босиком. А уж трусики-стринги Лика бы никогда
не нацепила.
Очень хорошо помню, как Зайка на какой-то праздник
преподнесла ей комплект роскошного белья. Лика открыла коробку и принялась
старательно изображать восторг, но мне стало понятно, что подруга просто не
хочет обидеть Ольгу.
– Не понравилось бельишко? – тихонько поинтересовалась я,
когда Зайка на минутку вышла из гостиной.
– Жуть, – шепотом ответила Лика, – в особенности эти трусы,
у которых вместо задней части нитка. Вот уж отвратительно неудобная вещь, ни за
какие деньги не стану носить такие.
