Дом Насти стоял в глубине тихой московской улицы. Я недавно
была в этом районе, в соседнем переулке жила Ася. Здание, построенное,
очевидно, в середине прошлого века, давно требовало ремонта. Фасад покрывала
облупившаяся штукатурка, двери подъездов качались на полусгнивших петлях.
Интересно, какую старушку-лифтершу имел в виду Пуськов, рассказывая мне о том,
как собирал сведения о Насте? Никаких консьержек тут и в помине не имелось,
лестницы выглядели грязней некуда. Я постояла у входа в нужный подъезд. Вокруг
не было никого, ноябрьская непогода загнала людей по квартирам. Воскресенье
основная масса жильцов предпочла проводить у телевизоров, а не на лавочках.
Если бы сейчас стоял июнь, то тут бы клубились дети и старушки, а мужики
«забивали козла на врытом в землю деревянном столе.
Поколебавшись, я решилась. Вошла внутрь и, едва дыша,
взобралась на четвертый этаж. В здании имелся лифт, древняя кабина, похожая на
поставленный стоймя гроб, ездившая внутри шахты, огражденной проволочной
сеткой. Я просто побоялась войти внутрь хлипкого сооружения.
Перед сорок восьмой квартирой лежал почти лысый коврик,
бывший некогда куском светло-бежевого паласа. Я потопталась у обшарпанной двери
и, наконец решившись, ткнула пальцем в звонок. Ладно, сориентируюсь на месте.
Дверь распахнулась, на пороге возникла женщина примерно моих
лет, одетая в засаленный спортивный костюм. Волосы ее, местами поседевшие,
торчали дыбом, скорее всего, она только что сладко спала.
– Чего трезвонишь? – недовольно спросила хозяйка.
Глаза у бабы были странные, зрачки разбегались в разные
стороны, словно мыши при виде голодной кошки.
– Скажите, – начала было я, но тут до носа дошел резкий
запах спиртного, и стало понятно, что хозяйка квартиры не косоглазая, а пьяная.
– Выходной у меня севодни, – покачивалась на нетвердых ногах
баба, – отдыхаю, а ты зачем шляешься? Говори живей, чаво надо?
– Вы Кусакина?
Тетка противно засмеялась:
– Ищо чаво! Кусакина! Собакины мы.
Я постаралась не рассмеяться. Надо же, я ошиблась дверью,
вместо Кусакиных тут живут Собакины, наверное, рядом еще имеются Царапкины и
Кошкины.
– Кусакины там, – сообщила пьяница.
– Где? – не поняла я. – В сорок девятой?
– Не, – икнула тетка, – в нашей, ихняя комната у туалета, за
балконом, ступай туда.
Вымолвив последнюю фразу, она повернулась ко мне спиной и
пошла по длинному темному коридору, шлепая тапками о босые пятки. Я шагнула в
квартиру и попыталась закрыть дверь. Не тут-то было, ее украшало то ли семь, то
ли восемь замков, и ни один не желал захлопываться. Потерпев сокрушительную
неудачу, я просто притворила дверь и пошла искать комнату возле туалета.
Коридор змеился, изгибаясь под невероятными углами;
квартире, казалось, нет конца. Внезапно стены расступились, и с правой стороны
возникло застекленное пространство. Я безмерно удивилась. Первый раз вижу,
чтобы выход на балкон был не из комнаты, а из коридора.
Санузел нашелся тут же, я свернула влево, прошла еще метра
два и уткнулась в дверь. На стук никто не отозвался. Я потянула на себя
огромную ручку, оставшуюся тут, очевидно, еще от самых первых жильцов. Перед
глазами открылась комната, большая, перегороженная шкафами. Очевидно, хозяева
решили оборудовать для себя спальню. Мебель была старой, если не сказать,
допотопной. Ветхий диван, прикрытый ковром, два кресла под цветными накидками и
«стенка» болгарского производства, когда-то подобные стояли чуть ли не в каждой
квартире. Внутри ниши виднелся телевизор, экран которого занавешивала салфетка.
– Есть тут живые? – крикнула я.
Из-за шкафа послышался скрип, потом слегка хриплый голос
спросил:
– Кто пришел?
– Я.
В отгороженном отсеке вновь раздался треск, потом шарканье.
Очевидно, хозяйка, встав с кровати, пошла к двери.
– Сколько раз говорить, – закашлялась она, – не толкайся
сюда, не дам больше в долг, все равно пропьешь! Ты, Галя…
Не успев закончить фразу, она появилась передо мной и
вскрикнула:
– Вы? Зачем? Кто вас послал?
Я постаралась справиться с изумлением. Передо мной стояла
Инга Федоровна, экономка Малики Юсуповны. Только на этот раз вместо красивой
одежды на ней был застиранный халат, а от аккуратной прически не осталось и
следа.
Я первой пришла в себя и сурово спросила:
– Вы Кусакина?
– Да, – недоуменно кивнула Инга Федоровна, – а в чем дело?
Как вы меня нашли? Откуда узнали адрес?
– Настя Кусакина вам кто?
Экономка глубоко вздохнула:
– Дочь.
– Она дома?
Инга Федоровна подняла на меня глаза:
– Нет.
– Когда вернется?
Экономка отступила назад:
– Что случилось?
Видя ее растерянность и даже некоторый страх, я бесцеремонно
вошла в комнату, отодвинула от стола один из колченогих стульев и, плюхнувшись
на него, нагло заявила:
– Вопросы тут задаю я.
– Вы кто? – продолжала пятиться Инга Федоровна.
– Майор милиции Дарья Васильева, ну-ка скажите, эти ключи
принадлежат вашей дочери?
Инга Федоровна робко протянула руку к мишке, потом взяла
ключницу и уставилась на нее. На лице экономки появился самый настоящий ужас.
– Откуда у вас это? – дрожащим голосом осведомилась она.
– Так ключница принадлежит Насте! – воскликнула я.
– Дочка потеряла связку давно, еще летом, – залепетала
экономка, – я ее очень ругала, впрочем, подумала, будто она меня опять обманула,
Настя…
Из глаз Инги Федоровны потоком хлынули слезы. Закрывая лицо
руками, экономка добрела до дивана и рухнула на него. Я увидела на столе
бутылку минеральной воды, налила боржоми в стоявшую рядом чашку и подала
плачущей хозяйке:
– Выпейте и успокойтесь.
– Спасибо, – прошептала Инга Федоровна, беря трясущейся
рукой кружку, – спасибо, спасибо.
Бормоча безостановочно слова благодарности, она опустошила
емкость и уронила ее. Слабо звякнув, чашечка развалилась на две ровные половины,
словно кто-то распилил ее по заказу.
