Фри и другие члены его группы ворвались в школу, застрелили двух учителей и взяли учащихся в заложники. Местная полиция окружила школу, после чего на подмогу была вызвана группа быстрого реагирования СВАТ. Однако вскоре выяснилось, что взять школу штурмом не так-то просто, поскольку Фри и его сторонники были вооружены автоматическим оружием и одеты в бронежилеты. Тогда местные власти связались с Куантико, откуда была направлена группа ПОЗ. Поначалу казалось, что ситуация получит мирное разрешение, но потом в школе началась стрельба и в дело были брошены бойцы ПОЗ. Как только они вошли в здание, разгорелось целое сражение и стрельба многократно усилилась. Перед мысленным взором судьи Лидбеттера до сих пор стояло трагическое зрелище — лежавшие на школьном дворе тела убитых заложников, десятилетнего мальчика и двух школьных учителей. Раненый Эрнст Б. Фри сдался в плен только после того, как все его приятели были уничтожены бойцами ПОЗ.
Потом стали выяснять, где судить Эрнста Б. Фри — в Федеральном суде или в суде штата. Хотя расистские взгляды «Свободного общества» были хорошо известны и никто не сомневался, что школа была выбрана в качестве объекта для нападения по той причине, что ее администрация проводила в жизнь идеи интеграции и борьбы с расовыми предрассудками, доказать расистскую подоплеку действий Эрнста Б. Фри и его боевиков оказалось непросто. Ведь были убиты трое белых — двое учителей и ученик, так что по этому пункту федеральная прокуратура потерпела неудачу. И хотя обвинение в нападении на офицеров федеральной полиции не вызывало сомнений, кое-кто, в том числе судья Лидбеттер, считали, что судить Эрнста Фри надо в суде штата, выдвинуть обвинение в тройном убийстве и добиться смертного приговора представлялось куда более простым делом. Эта точка зрения возобладала, однако результаты процесса отличались от тех, на которые рассчитывал Лидбеттер.
— Ничего нового, судья, — сказал маршал, и его слова вернули Лидбеттера к действительности. Маршал охранял судью уже довольно давно, и у них сложились хорошие отношения. — Если вы спросите мое мнение, я скажу, что этот тип держит сейчас курс в сторону Мексики, чтобы перебраться оттуда в Южную Америку, где есть люди, разделяющие его взгляды.
— Надеюсь, ему не удастся выбраться за пределы страны и его вернут в тюрьму, где ему самое место, — сказал судья Лидбеттер.
— Я тоже на это надеюсь. Ему в спину дышит ФБР, а уж у этой конторы есть и ресурсы, и люди.
— Я хотел, чтобы этому парню вынесли смертный приговор. Только этого он и заслуживает.
То, что Эрнста Б. Фри не приговорили к смерти, было для Лидбеттера одним из самых сильных ударов за всю его судейскую карьеру. Но защита заявила, что Фри действовал в состоянии умопомрачения, а затем, правда довольно осторожно, стала намекать на промывание мозгов, которому тот якобы подвергался, находясь в рядах «Свободного общества». Последнее адвокат упорно именовал «культовым сообществом», а вовсе не организацией с тоталитарной неонацистской идеологией. Адвокат знал свое дело, и это вызвало у обвинения некоторые сомнения в исходе процесса, по причине чего прокурор согласился на сделку с защитой еще до того, как присяжные вынесли свой вердикт. Фри отделался сроком «от двадцати лет до пожизненного заключения» с отдаленной перспективой условного освобождения. Хотя Лидбеттер эту сделку не одобрял, ему ничего не оставалось, как поставить под ней свою подпись. После процесса журналисты взяли интервью у присяжных, в результате чего выяснилось, что те собирались настаивать на смертном приговоре.
Таким образом, Фри посмеялся над всеми. Пресса же основательно позубоскалила над судейскими, которые все до одного получили от нее тухлое яйцо в физиономию. Фри по ряду причин был препровожден в тюрьму с самым суровым режимом, находившуюся на Среднем Западе. При всем при том именно из этой тюрьмы он и совершил побег.
Лидбеттер взглянул на свой портфель с бумагами. Внутри, аккуратно сложенная, лежала его любимая «Нью-Йорк таймс». Прежде чем переехать в Ричмонд, Лидбеттер окончил школу и колледж в Нью-Йорке. Ричмонд этому пересаженному на южную почву янки тоже пришелся по душе, тем не менее каждый вечер он целый час посвящал чтению «Нью-Йорк таймс». Это было его любимым развлечением на протяжении многих лет. Газету ему доставляли прямо в суд — перед тем, как он уезжал домой.
Как только маршал отъехал от парковки, у него в кармане зазвонил мобильный телефон.
— Кто это? Да, господин судья. Я обязательно ему об этом сообщу. — Он положил аппарат на сиденье. — Это судья Маккей. Предлагает вам взглянуть на последнюю страницу первой части газеты. Утверждает, что вы увидите там нечто совершенно поразительное.
— Он не сказал, что именно?
— Нет, сэр. Просто попросил заглянуть в газету и немедленно ему перезвонить.
Лидбеттер снова посмотрел на свой портфель. Его любопытство достигло предела. Маккей был его хорошим другом, и его интеллектуальные интересы были почти такими же, как у Лидбеттера. Уж если Маккей говорит, что в газете напечатано нечто совершенно поразительное, значит, так оно и есть. К тому времени лимузин притормозил у светофора. Это было очень кстати, поскольку когда Лидбеттер пытался читать в движущемся авто, у него начинала болеть голова. Он вытащил газету из портфеля, но в салоне было слишком темно. Тогда он поднял руку, включил в задней части салона верхний свет и раскрыл газету.
Раздраженный маршал повернул голову к судье и сказал:
— Ваша честь, я ведь просил вас не включать свет для чтения, поскольку вы из-за этого превращаетесь в самую настоящую живую мишень...
Звон разбитого стекла заставил маршала похолодеть; когда он посмотрел на судью, то увидел, что тот уткнулся лицом в свою любимую «Нью-Йорк таймс», заливая ее страницы кровью.
12
По мнению Веба, мать Кевина Вестбрука уже пребывала в лучшем из миров, хотя никто не брался это утверждать. Она просто исчезла и не объявлялась вот уже несколько лет. Большая поклонница таких наркотиков, как мет и крэк, она скорее всего закончила свои дни, вколов смертельную дозу или понюхав ядовитого порошка. Установить личность отца Кевина не представлялось возможным. Такого рода пробелы в личном деле подозреваемого были для Веба не внове. Забравшись в машину, он покатил в район Анаконтия, куда боялись заезжать даже полицейские. Его интересовал полуразвалившийся двухэтажный дом, где, согласно имевшимся в Бюро данным, в пестрой компании кузин, кузенов, бабушек, дядюшек, их братьев и шуринов проживал Кевин Вестбрук. Веб не очень-то представлял себе, с кем и в каких условиях живет мальчик. Впрочем, этого не знал никто. По мнению Веба, ему предстояло иметь дело с американским семейством новой формации, зародившимся в нищих, пораженных преступностью районах. Территория, по которой он проезжал, напоминала зараженную зону, отравленную аварийным реактором. Было совершенно очевидно, что здесь не могли расти ни цветы, ни деревья, а трава во двориках имела болезненный желтый оттенок; даже собаки и кошки на улицах имели дистрофический вид. Попадавшиеся навстречу аборигены, дома, в которых они обитали, — да и вообще все вокруг выглядело так, что, казалось, готово было рассыпаться на части в любую минуту.
