Вздрючка не удалась. На пороге столкнулись со Свекольниковым, спешащим с радиостанцией в руках.
— Комбат!
Острогин взял наушники, представился, сказал, что все понял.
— Выходим. Через пять минут — прорыв. Артиллерия долбит по дороге вдоль канала, а затем мы быстро проскакиваем этот опасный участок до бетонки. Танкисты впереди, затем минометчики, БМП в промежутках. Ник! Ты, как всегда, в замыкании, на последней машине.
— Спасибо, удружил!
— Не за что. Зато я возьму на себя Бронежилета.
Огрызаясь во все стороны огнем из пушек пулеметов и автоматов, колонна выдвинулась от заставы. Кишлак несколько раз ответил автоматными очередями, выстрел из гранатомета разбил привязанный к башне танка ящик с ЗИПом. Ранило танкиста, слегка зацепило одного солдата-минометчика. Но прорыв прошел более-менее удачно, без жертв. Могло быть и хуже. Ненавижу Баграмскую «зеленку».
* * *
В полку было много новостей. Ваня уже в Союзе, а еще говорят, что рыжим не везет. Жив, здоров и ждет всех в гости.
Грошиков прямо из санчасти уехал на Суруби в третий батальон, принимать под командование роту. Очень переживал, что замена может затянуться из-за повышения в должности. Сменщика Голубева «украли» в штабе дивизии, перебросили куда-то в тылы.
Сизый орал и матерился, бегал по казарме, пинал двери, швырялся табуретками.
— Больше не пойду. Никуда не пойду! У меня был заменщик. Куда его дели? Суки! Я не собираюсь подыхать в этой дыре, в этом долбаном средневековье! Где мой заменщик! Крысы штабные! Сволочи тыловые! Перекупили, украли. Гады-ы-ы.
Сизый заплакал, слезы потекли по испещренным глубокими морщинами щекам.
— Семен! Успокойся! — схватил я его за руку и потянул в каптерку. — Старшина, пузырь есть?
— Есть, — ответил Веранян, — для замены готовил, на стол поставить — водка, коньяк.
— Доставай водку, будем Семена в чувство приводить, — приказал я и добавил:
— Гога, пожалуйста, не жадничай. У Голубева нервный срыв. Не выпьет — инсульт может случиться. Налей ему грамм двести, составь чуть-чуть компанию. Но только чуть-чуть, тебе сегодня работать. Семен, мы пошли с оружием и бойцами разбираться, посиди, расслабься, все будет хорошо. Разберемся, обещаю: найду тебе замену. Найду!
* * *
Солдат помыли, все разгрузили, сдали донесения в штаб, и наконец-то я добрался до своей конуры. В октябре нас переселили в крайний от КПП модуль, собрали весь батальон в одном месте. Штабным построили новое общежитие, но все туда не переселились. ЗНШ полка, оперативные ЦБУ, «комсомолец» полка свои комнаты сохранили.
Комбат и управление батальона заняли две комнаты, для ротных и замов по политчасти выделили кубрик, для замов и командиров отдельных взводов еще кубрик, на всех взводных еще пару помещений.
Прапорщикам батальона досталось два кубрика, но старшины остались жить в каптерках, а минометчики затаились в общежитии артдивизиона. В моей каморке стояли шесть кроватей, два громадных шкафа создавали тамбур, остальное имущество — стол, заваленный тарелками, ложками, кружками, тумбочки и табуретки. Ничего лишнего. Светомаскировка из фольги закрывала окна, в комнате был полумрак и легкий сквозняк.
Сейчас что-то в комнатенке не так. Но что?
В помещение ворвался Габулов и сразу заорал:
— Замполит! Чего валяешься? Балдеешь? Кайфуешь, плесень?
— Кайфую. Эдуард, чего ты все орешь?
— Чего ору? Ограбили нас, вот чего ору!
— Кого нас? Тебя?
— Меня, меня! Может, и тебя, чемодан проверь!
— А с чего ты взял?
— Старшина доложил, что кто-то замок дверной отжал, а потом через окно вылез. У меня в чемодане две получки лежали — 500 чеков! Украли! Я уже прибегал, проверял. Ты что, не заметил, что дверь не закрыта?
— Да, как-то даже не обратил внимания, хотя лежу и думаю: что-то не так, а что — не пойму!
— Вот то и не так, поимели нас в наше отсутствие, пидо… сы! Убил бы, гниду.
Я встал, вытащил свой огромный чемодан из-под кровати. Замки были взломаны и открыты. Брать у меня было нечего, но пропала коллекция монет. В Джелалабадской операции в хибаре бойцы нашли шкатулку с мелочью. Монеты афганские, индийские, иранские, пакистанские, арабские — всякие-всякие. Я выбрал для коллекции по паре одинаковых, не больше. Набралось штук триста. Кто-то у меня их и вытряс. Пропала еще новая тельняшка — больше ничего. Деньги я оставлял старшине. У Эдуарда исчезли кроссовки и х/б.
В кубрик ввалились Мелещенко и капитан третьей роты Женька Жилин. Ребята о чем-то оживленно переговаривались.
— Парни, пойдем мыться, душ свободен, бойцы все помылись!
— Помылись, помылись! Смотрите, что у вас пропало! Мне тут не до мытья, все чеки украли, скоты!
Ребята переглянулись, открыли тумбочки, закрыли.
— У нас все цело, а чемоданы — в каптерке. Пойдем, Женя, в душ, мы за мылом и полотенцами вообще-то зашли, да и шмотки забрать. Комбат приказал всем офицерам жить в казарме, ухмыльнулся Мелещенко.
— Когда приказал? — удивился я.
— Сейчас встретился в коридоре и распорядился: всем офицерам и прапорщикам переселяться.
— Да у меня каптерка забита под завязку! Куда?
— В расположении спать. В какой каптерке? В расположении возле солдат. У входа ротный, у ленкомнаты замполит, взводные с взводами, — грустно улыбнулся Евгений.
— Скоты, сволочи! Совсем решили в грязь втоптать. Если я солдат, я буду спать в коридоре, в казарме, а если я командир роты, я буду спать в своем кубрике! Пошли все на х..!
— Пока что идем туда все мы, — засмеялся Николай.
— А комбат где будет спать, с разведвзводом?
— Нет, комбата это не касается, только ротное звено.
— Ну, жизнь, унижают на каждом шагу. Мудаки!
— Ник! Ты идешь? — спросил Мелещенко.
— Пойдем, ополоснемся, — вздохнул я, — может, в следующий раз строем, офицерской колонной с песнями придется идти.
Душевая представляла собой морской контейнер, внутри которого были проведены трубы, накручены краны и раструбы для мытья, на пол брошены сколоченные в виде решетки доски.
Навстречу нам вышли Афоня Александров и Юра Луковкин.
— Мужики, опоздали, вода только для моржей, чуть теплая, зам. по тылу пришел и сказал, что не будет ждать, пока офицеры соизволят собраться, — сказал Афанасий.
— Вот сволота тыловая! Знает ведь, что пока рапорта и донесения не сдашь, из казармы не уйти. Гад! — завозмущался Микола.
— Ну что, рискнем, поморжуем? — спросил я приятелей и пошел в контейнер.
