Я перестал себя контролировать. Негодование переполняло меня, и вся накопившаяся ярость выплеснулась наружу.
— Обломай! Попробуй! Чем испугаешь? Я сейчас десятерых пацанов рассматривал, опознавал! Им уже ничего не страшно. А если затеешь разбирательство… — при этих словах я схватил его за ворот х/б и за гимнастерку на груди, — то считай, что проживешь только до первого рейда…
— Наглец! — воскликнул зампотех полка, хватаясь в свою очередь за мое хб. — Под трибунал! Это угроза старшему начальнику! Все слышали?
Он закрутил головой по сторонам, но наткнулся только на угрюмые взгляды офицеров батальона. Шкурдюк потянул меня за плечи назад, а Хмурцев нахально вызвался лично начистить физиономию Голенцу. Из-за машин выскочил Ошуев, услышавший перебранку. Он притянул зампотеха к себе и что-то злое громко сказал ему на ухо. Затем рявкнул на меня, чтоб я отпустил х/б подполковника и доложил о проведенном опознании. Начальник штаба, не без труда оттеснил нас друг от друга и развел в разные стороны.
Я сделал пару вдохов-выдохов, чтоб успокоиться, потому что ярость продолжала кипеть и клокотать в моей груди. Меня колотило от возмущения и обиды. Сегодня раз десять меня могли убить, потом на опознании в морге, я увидел погибших ребят. А теперь этот штабной червь угрожает трибуналом и судом «чести офицеров». Сволочь! Просидел от лейтенанта до подполковника в штабе округа писарем и точильщиком карандашей, а теперь поучает, как надо воевать. «Не умеем воевать»! Мерзавец!
* * *
Подполковник Голенец появился в полку одновременно с замом по тылу и сразу получил убойную кличку. Если первого прозвали «Мухам по столбам», то второго за первобытную тупость и тугодумное выражение лица окрестили Динозавром. В первые же дни пребывания в полку он «отличился».
Филатов во время подведения итогов боевых действий дал слово Голенцу (тогда еще майору), но лучше бы тот рта не открывал. Динозавр расшумелся:
— Стреляные гильзы ни одна рота не сдала, кольца отстрелянных сигнальных ракет и израсходованных гранат не собраны! Где корпуса расстрелянных «мух»?
— Майор, ты, что ох…! — рявкнул «кэп» со свойственной ему грубостью. — На кой хрен тебе эти кольца? В загс собрался? А если нужны стреляные гильзы, сходи на полигон и собери.
— Как так? — удивился Голенец. — А для отчетности? Ведь израсходованные боеприпасы необходимо списывать.
— Необходимо, значит, списывай. Тебе командиры рот акты представят.
— Что я должен верить бумажке? А если они утаили боеприпасы? Припрятали? Похитили?
— Утаили… Хм-м, хм-м. И что ты предлагаешь? Каждому патроны по счету выдавать и по гильзам принимать?
— Так точно.
— Ну, если «так точно», то ступай в «зеленку» да собирай кольца и гильзы. Я тебе эту возможность предоставлю в следующем рейде!
Майор густо покраснел, замолчал и сел на свое место, смутно догадываясь, что сморозил глупость. Спустя некоторое время он совершил очередной «ляп», проводя показательные занятия с технарями. Зампотех оказался не практиком, а теоретиком. За свою службу научился только писать отчеты да составлять донесения. Однако приехал он майором, а теперь уже подполковник. Вот и сегодня впервые вышел с полком на боевые, скорее всего за орденом, и сразу затеял глупый скандал. Опоздай Ошуев на минуту — и офицеры батальона «затоптали» бы балбеса!
* * *
— Что с Колотовым? Нашли? — спросил я у Шкурдюка, отходя от штабных машин.
— Нет, — ответил Сергей.
— Кто видел, что его убили?
— Афоня. Он говорит, что очередь прапорщика прошила сверху донизу. Юрка заметил ДШК и решил зайти сбоку, захватить трофей. Прошел с двумя бойцами. Одного из них ранило, перебиты обе ноги. Афоня его вытащил. А к технику и второму убитому солдату было не подползти. Они лежали в десяти метрах от пулемета. Сам ведь знаешь, Никифорыч, людей было мало. Двадцать человек ранено! — виновато ответил Шкурдюк.
— Н-да, и двенадцать трупов! Такого полтора года не было, со времен гибели группы Масленкина! — воскликнул я и от досады хлопнул себя по лбу кулаком. Голову и так ломило, в ушах звенело, виски сжимало тисками. Опять сегодня контузило…
…Юрку жалко. Всех жалко, но Юрку особенно. Он был моим инструктором в училище. Черт дернул занять ему полтинник на прошлой неделе. Ведь зарекался! Как кому дашь взаймы, так этого человека и убивают. Но если б Юрка не взял денег в долг, наверное, все равно бы погиб. Видно, у каждого своя судьба.
* * *
Вернувшихся из «зеленки» офицеров вызвал в свой кабинет комдив. Мы сели на две БМП и помчались в штаб дивизии, получать нагоняй.
А в чем мы виновны? В том, что начальство пошло на глупый договор с «духами»? Что враги начальничков обманули? В том, что противник бросил в бой школу гранатометчиков для проведения учебных стрельб по малочисленной мотострелковой колонне? Что пятьдесят гранатометчиков лупили по нам из гранатометов, как из автоматов, не жалея боеприпасов? Не мы «духам» подсказали, когда и куда идем…
В результате подбит танк, тягач, дотла сгорели КАМАЗ и БМП! Еще восемь бронемашин получили пробоины, а нам даже оборону было не с кем занять, без пехоты, без солдат! Три километра сплошного огня! Вошли шестьдесят, а на своих ногах вышли двадцать восемь человек. И все для того, чтобы провести колонну из шести машин. Один какой-то идиот создает посты и заставы в центре «зеленки», а другой, не умнее, договаривается о «перемирии». Можно сказать, что такими действиями заранее предупредили наших противников о проведении операции. Могли бы еще в штаб мятежников телеграмму послать с уведомлением о наших действиях. А напоследок какой-то штабной «стратег» распорядился идти на боевые без достаточных сил! Привыкли на картах стрелки рисовать да донесения писать. Показушники!
* * *
— Как вы могли? — воскликнул при виде нас новоиспеченный генерал. Звание генерал-майора командир дивизии получил ко Дню Победы. А эти потери испортили ему празднование торжества. Сорвали мы запланированный банкет.
Начальник политотдела сидел, откинувшись, в кресле и тупо смотрел в потолок, находясь в глубокой прострации. Шок от всего случившегося сразил полковника наповал. Севостьянов тяжело дышал и громко вздыхал.
— Что за бардак был во время прохода колонны к заставе? — продолжал громко выговаривать нам красивым, хорошо поставленным голосом командир дивизии. При этом он почему-то все время смотрел на меня. — Откуда такая беспомощность?
Грязные, пропыленные, измученные, мы выглядели убого рядом с холеным генералом. Новый комбат стоял, потупив взор, в сторонке, будто его это не касалось. Зампотех вообще не поехал на экзекуцию, а остался возле техники. Держать удар пришлось мне и офицерам роты. Ильшат Гундуллин, перед рейдом, принял дела у Острогина (Серега в полку подписывал бумажки, рассчитывался с имуществом, собирался домой, и вот такая беда)…
