В комнату, словно торнадо, влетела Зайка.
Я онемела. Ее белокурые прядки, еще сегодня утром красиво подстриженные,
прикрывающие маленькие ушки и точеную шею, сейчас приобрели цвет, вернее,
оттенок, нет, цвет… Простите, никак не могу подобрать слова. Видели ли вы
когда-нибудь перья павлина? Если да, то можете представить, что творилось у
Ольги на башке. Во-первых, она постриглась самым идиотским образом: на макушке
«ежик», по бокам более длинные прядки, на лоб падает асимметричная челка,
прикрывающая левый глаз. Но даже эта стрижка была бы вполне приемлема, если бы
не колер. Каждая волосинка у корня была нежно-розовой, потом делалась красной,
бордовой, лиловой и темно-синей.
Я в ужасе повернулась к Мане.
– Ты тоже такой станешь?
– Нет, – бодро воскликнула она, – у меня основной
тон зеленый!
– Классно вышло, – удовлетворенно заявила Зайка, щупая
свою макушку, – завтра съемочную бригаду столбняк хватит. Пошли ужинать.
В столовой уже сидел Кеша, слава богу, его волосы
выглядели привычно.
– Слышь, Зая, – сказал наш адвокат, – ты на ночь
свет-то не выключай.
– Почему? – спросила женушка, кладя себе на тарелку
половинку отварной морковки и три зеленые горошинки.
– Кровать у окна стоит, – меланхолично пояснил
Аркадий, – луна сейчас ярко светит, проснусь ненароком, увижу тебя и
испугаюсь.
– Дурак, – прошипела Зайка.
– Да и не один я за сердце схвачусь, – как ни в чем не
бывало вещал Кеша, – любой забьется в припадке!
– А вот и нет! – рявкнула Ольга.
Тут в столовую с двумя бутылками пива в руках вдвинулся
Александр Михайлович. Он на секунду замер на пороге, потом уронил «Гинес» и
взвизгнул:
– Елки-палки! Это что такое!
– Говорил же, – ухмыльнулся Кеша.
Дегтярев перекрестился.
– Оля! Бог мой! Ну и прическа!
– Молчи, – процедила Зайка, – ничего не понимаешь!
Но полковник все никак не мог успокоиться.
– Ира! А у тебя! Мама родная! Ты лохмы в вафельницу
засовывала?
Домработница скорчила гримаску:
– Ну, Александр Михайлович! Вы же совсем в моде не
разбираетесь. Теперь мне осколки собирать! Ну отчего бутылки-то уронили?
– От восторга, – захихикал Кеша.
Зайка треснула мужа по затылку и ушла. Маня, прихватив пару
пирожков, кинулась за ней. Ирка, ворча, подбирала то, что осталось от пивных
бутылок. Одна Маргоша преспокойно сидела над полной тарелкой. Я посмотрела
на ее ужин и ахнула: четыре котлеты, гора макарон с куском сливочного масла,
граммов сто, не меньше, полбатона и тазик с салатом оливье, щедро сдобренным
майонезом.
Я схватила всю эту красоту, переставила на буфет и
спросила:
– Ты похудеть решила?
– Да, – грустно ответила Маргоша, – только очень
уж кушать хочется!
– Терпи, это потом пройдет!
– Не могу, умираю прямо.
– Тебе до голодной смерти с таким весом далеко.
– Ой, тяжело, – заныла она, – силы воли у меня
нету, может, закодироваться? Говорят, помогает!
Я встала.
– Ты куда? – спросила Марго.
– За телефонной книжкой, – вздохнула я, – позвоню
Соне Балуевой, она от ожирения кодировалась, двадцать кило потеряла. Узнаю
адрес, и завтра поедем.
Глава 9
Утром я строго-настрого велела Марго:
– Не смей ничего есть до трех часов дня.
– Почему? – вскинулась та.
– Кодироваться поедем, в академию космоэнергетики, к
профессору Попову Федору Евгеньевичу, Соня Балуева телефон дала, я тебя
записала. Прием ровно в пятнадцать ноль-ноль, но приходить надо на голодный
желудок.
– Ничего нельзя? – заскулила Марго.
– Нет!
– Даже йогурт? Правда, я их не ем.
– Зачем тогда спрашиваешь?
– Ну… интересно.
– Ничего, – отрезала я, наблюдая, как два чудовища,
одно с розово-красно-синей, а другое с зелено-оранжево-коричневой головой
шагают к гаражу, – ни овощи, ни фрукты, ни кефир, только воду можно пить,
без газа, минеральную.
– Фу, – скривилась Маргоша.
– Красота требует жертв, – отчеканила я, – будь
готова к двум, заеду за тобой на работу.
– Может, мне не стоит худеть? – безнадежно
поинтересовалась подруга.
– Надо, – заявила я железным тоном. – Ты хочешь
получить Глеба назад?
– Да, – плаксиво протянула она.
– Тогда забудь про жратву. – Я топнула ногой и
понеслась к «Пежо».
Времени мало, мне надо успеть съездить к Нинке и как следует
поговорить с ней.
Оказавшись у ее ворот, я стала гудеть. Но Супровкина не
спешила высовываться наружу, по телефону она тоже не отвечала. Я поглядела
на часы – десять утра, может, спит еще? Хотя, насколько я помню, Нина ярко
выраженный жаворонок, она легко вскакивает в шесть, а вот улечься норовит сразу
после программы «Время».
– Ну чего бибикаешь? – донеслось с соседнего
участка. – Совсем ополоумела?
– Вы не знаете, где Нина?
– Нинка?
– Да.
– Соседка, что ль?
– Она самая.
– Супровкина?
– Да!!!
– Нет, не знаю, – ответил дядька и захлопнул окно.
– Вам Нину? – долетело с других шести соток.
– Да.
– Она уехала.
Я вылезла из машины, навстречу мне из калитки вышла
тетка в калошах, с тяпкой в руках.
– Нина в город подалась, – сообщила она, – понесло
ее в самую жару. Вон, мне ключи оставила, попросила после обеда полив включить.
– В город? – удивилась я. – Зачем?
Женщина оперлась на тяпку.
– Цветы забрать хотела, в горшках. Около девяти вечера вчера
и отбыла.
Я удивилась еще больше:
– Разве автобус до станции ходит в это время?
– А она на машине.
– На какой?
Баба пожала плечами:
