Тощий мужик, вернее, просто скелет, был облачен в просторный
светло-оранжевый костюм. Моя лучшая подруга, хирург Оксана натягивает нечто
подобное перед тем, как войти в операционную: свободные штанишки на резинке и
распашонку, завязывающуюся сзади. Правда, форменная одежка Ксюши нежно-голубого
цвета, а на волосах у нее нечто вроде берета, одноразовая стерильная шапочка.
Дядька же был с непокрытой головой. На шее у него болталась железная цепочка.
При одном взгляде на нее меня мигом охватили воспоминания.
Вот я, пятилетняя девочка, вхожу в туалет в нашей
коммунальной квартире на улице Кирова. Огромный чугунный унитаз стоит на
деревянном помосте, бачок вознесен под потолок, и оттуда свисает железная
цепочка из квадратных, плоских звеньев, заканчивающаяся внизу белой фарфоровой
«бомбочкой», украшенной синими буквами «Мосводопровод». Коренные москвичи, чье
детство и юность прошли в домах постройки начала двадцатого века, мигом
вспомнят этот шедевр сантехнического оборудования.
Так вот, цепочка, охватывающая шею незнакомца, была явно
оторвана от этого бачка, а в качестве медальона на ней болталась крышка от
кастрюли, испещренная непонятными знаками, то ли иероглифами, то ли рунами.
– Будьте любезны, – вежливо осведомилась я, – где
можно найти Федора Евгеньевича Попова, профессора?
Дядька, звеня цепью, приблизился, и я увидела, что, несмотря
на июнь, у него на ногах тяжелые зимние сапоги.
– Федор Евгеньевич не профессор, – поправил он меня
неожиданно густым басом.
– А кто?
– Академик.
– Да, да, нам к нему.
– И зачем?
– Кодироваться от ожирения.
– Правильно, – оживился дядька, – дьявол сидит
внутри. Он поможет!
– Дьявол? – испугалась я.
Маргоша попыталась спрятаться за меня, что, согласитесь,
глупо, ну разве может носорог укрыться за лыжной палкой?
– Федор Евгеньевич, – ответил дядька, – гений,
великий человек, светоч разума, каждый день его благодарю. Знаете, какой я
впервые сюда пришел?
– Нет, – прошептала Маргоша.
– Сто восемьдесят кило, – сообщил скелет, – и вот
с тех пор я не ем.
– Вообще? – испугалась Марго.
– Воду пью, с медом, кефир, – принялся охотно
растолковывать доходяга, – по снегу босиком хожу, в проруби купаюсь…
Я уставилась на его меховые сапоги. Интересно, однако,
значит, зимой у него купальный сезон, а летом он настолько мерзнет, что влез в
унты?
– Полностью изменился, – с горящими глазами
религиозного фаната вещал незнакомец, – исповедую теперь русский буддизм,
полностью здоров! Главное, моча!
– Что? – не поняла я. – Чача? Вы пьете водку?
Мужик возмутился:
– Сказал же, я русский буддист, алкоголь не приемлю, это яд,
разрушающий нашу ауру, пробой идет на уровне чакры седьмой жизни. Мочу надо
пить, по утрам.
– Чью? – оторопела я.
– Свою, да вам все объяснят, – вздохнул скелет, –
желаю здоровья и счастья, пусть на вас снизойдет благодать.
Вымолвив последнюю фразу, он, звеня цепочкой от сливного
бачка и шаркая разношенными сапогами, удалился.
– Я не хочу стать такой, как он, – в ужасе
прошептала Марго, – не желаю пить мочу, ой, меня тошнит. И потом, кто
такой русский буддист?
– Понятия не имею, пошли.
– Куда? Мы же забыли у него спросить дорогу!
– Думаю, это сюда, – вздохнула я и свернула влево.
Крохотный коридорчик уперся в дверь с табличкой «Академик
международной академии космоэнергетики, гипнотизер, магистр ордена русского
буддизма, диетолог, рароэнтолог Ф. Е. Попов».
– Кто такой рароэнтолог? – шепотом спросила Маргоша,
мигом вспотев.
– Не знаю, – прошептала в ответ я, – насколько
помню из курса латыни «rara» – это «редкий», что-то редко встречающееся.
Пошли, он тебе поможет, смотри, сколько у него титулов: академик, магистр, да
еще и диетолог! Явились по самому нужному адресу.
С этими словами я толкнула дверь, предполагая увидеть
за ней еще один скелет в оранжевых тряпках с ершиком для туалета на письменном
столе, но Федор Евгеньевич выглядел до противности обычно: мужчина лет
пятидесяти, в достаточно дорогом, сильно мятом льняном костюме.
Оглядев Маргошу, он усадил ее перед собой и начал задавать
вопросы. Я решила тихонько уйти, но Попов сказал:
– А вы куда, сядьте на кушетку.
Пришлось опуститься на белую простыню, покрытую прозрачной
шуршащей пленкой. Заполнив карточку, Федор Евгеньевич приступил к собственно
процедуре кодирования. Он встал посреди комнаты, поднял руки над головой и
велел:
– Смотреть сюда!
Маргоша уставилась на его ладони, в которых сверкало что-то
похожее на стеклянный теннисный мячик. Я невольно тоже смотрела на
академика.
– Рао-вао-сао-мао, – воскликнул Федор
Евгеньевич, – рао-вао-сао-мао, рао-вао-сао-мао! Все.
Он опустил руки.
– С вас триста долларов, следующая встреча контрольная,
через три недели, чтобы вы не потеряли слишком много веса, коррекцию сделаем, а
то некоторые сразу восемьдесят кило сбрасывают.
– Как – все? – удивилась я. – Рао-вао-сао-мао и
триста баксов? За две секунды?
Академик нахмурился.
– А иголки? – влезла Марго. – В уши!
Федор Евгеньевич скривился:
– Уважаемая… э… Марго Юрьевна, вы же пришли не к шарлатану,
не к обманщику, который тычет в вас швейной иголкой и рассказывает об открытии
чакр. Мой метод космоэнергетического гипноза основан на тысячах, повторяю,
тысячах пациентов, потерявших вместе с лишним весом болезни, неудачи и злую
карму! Вот полюбуйтесь!
Перед нами оказался альбомчик.
– Вот такой она пришла, а такой стала спустя короткое
время, – ткнул академик пальцем в раскрытую страницу.
Маргоша засопела, я постаралась сдержать ухмылку. Да уж,
впечатляет. Справа снимок тетки, габаритами смахивающей на транспортный
самолет, слева девушка, чьей фигуре позавидует любая манекенщица.
– Это одна и та же особа? – решила я уточнить.
– Да, – кивнул академик, – фотографии сделаны с
разницей в месяц. Это тот случай, когда пришлось делать коррекцию, иначе вес мог
уйти вообще в минус.
Я молча разглядывала снимки.