Уж на что Машка терпеть не может, когда на нее рявкают, как
она моментально бросается в ответную атаку, я великолепно знаю, но сегодня
глаза Ольги пылали таким гневом, на щеках играл такой лихорадочный румянец, что
Манюня предпочла молча уткнуться носом в макароны.
– Так вот, – гремела Ольга, – режиссер мне на
«ухо» сообщает: есть правильный ответ – и выводит мужика в эфир. Тот и впрямь
верно отвечает, я уже собралась задавать следующий вопрос, как этот идиот,
кретин, негодяй вдруг на весь эфир интересуется: «Скажите, пожалуйста, где же
наша любимая Ольга Воронцова, ради которой мы все и смотрим вашу глупую
передачу? Отчего ее сегодня ведет не она, а какая-то крашеная обезьяна!!!»
Я попыталась не расхохотаться, крепко сжала зубы,
опустила глаза и стала считать про себя: раз, два, три… Крашеная обезьяна! Ой,
не могу! Ясно теперь, отчего несчастный Яша начал швырять в свою любимую Машку
комки каши. Он просто не узнал девочку, и его трудно за это осуждать.
Я сама вздрогнула, когда увидела ее немыслимо зеленую голову!
– Идиоты, – метала молнии Ольга, – слышь, Марго,
это можно перекрасить?
– Без проблем, – меланхолично ответила подруга и быстро
запихнула в рот пирожок, – желание клиента – закон.
Утром я не сумела выпить кофе, потому что его запах вызвал у
меня резкий приступ тошноты. Потом, пересилив себя, я сунула в рот кусочек
омлета, попыталась проглотить его и ринулась в туалет. Расстраиваться не стала,
значит, на меня так действует жара! Потом отъемся, еще придет холод.
Нацепив на себя льняные брючки и топик, я поехала на рынок,
предстояло очень тяжелое и, скорей всего, гиблое дело – поиски старушки, о
которой мне не было известно ничего: ни имени, ни фамилии, ни возраста, ни
местожительства.
К счастью, я достаточно хорошо знаю, где расположен
рынок, куда приспособилась ездить за харчами Вика. Сама сюда иногда катаюсь,
здесь и впрямь парное мясо, свежее молоко, отличный творог, сметана, а торгуют
всем этим не перекупщики, а сами хозяева. В Москве, на рынке, вы уже не
встретите производителя, у него еще на подъезде к столице откупили весь товар,
и теперь его всовывают москвичам в два раза дороже. Короче говоря, если Иван
Иванович из деревни Большая Горка вез в Москву машину картошки, любовно
выращенной на своей делянке, и намеревался продать ее, ну, к примеру, по пять
рублей за килограмм, то он ничего и не потерял. Хитрое лицо кавказской национальности
заплатило Ивану Ивановичу, не торгуясь, сполна, за весь грузовик, из расчета
пять целковых за кэгэ. Страшно довольный пейзанин погнал домой, а перекупщик
прибыл на рынок и начал торговать картошечкой по… пятнадцать рубликов за кэгэ.
Ну и что вышло? Сами понимаете, что жулик вернул все затраты и получил нехилую
прибыль. Внакладе остались москвичи, которые могли бы получить картошку в три
раза дешевле, прогони кто-нибудь с наших рынков перекупщиков. Ну зачем они нам,
а? Абсолютно ненужное звено.
Так вот, на крохотном базаре возле деревни Саватьево за
прилавками стоят сами крестьяне, от этого цены тут намного ниже, чем в столице,
а качество продуктов выше.
Я припарковала «Пежо» на довольно большой площади,
безжалостно залитой солнцем, и пошла вдоль рядов. Скорей всего, бабушка с
чашкой стояла не там, где толкутся молодухи с мясом, творогом и зеленью.
Вероятнее всего, она устроилась в самом дальнем конце, под навесом, где
собираются те, кто предлагает вещи и всяческую утварь.
Вздохнув, я миновала прилавки с творогом и сметаной. Обычно
в такой ситуации я не могу удержаться и обязательно пробую все, на что падает
взор, но сегодня меня тошнило, а в голове тупо крутилась фраза:
рао-вао-сао-мао. Чувствуя себя гаже некуда, я доплелась до вещевых точек. Как только
с глаз исчезли продукты, стало намного легче. Что это со мной происходит? А?
Отогнав от себя ненужные мысли, я стала рассматривать теток
с нехитрым товаром. Их было совсем немного, пятеро. Три с посудой, одна с
бытовой химией и одна с игрушками. Я приблизилась к первому столику,
заставленному чашками, и завела разговор.
– У вас красивые сервизы.
– Дулево, – ответила торговка, – фарфор, бери,
совсем недорого.
– А чайничек откуда?
– Оттуда же!
– Нет, мне такой не надо.
– Тогда Гжель погляди, – влезла в диалог другая
продавщица и обвела рукой свой прилавочек, уставленный бело-синими чашками.
– Нет, я другое ищу.
– Что?
– Ну блестящее такое!
– Этого у меня навалом, – подскочила третья, –
нержавейка, сталь. Ну-ка, смотри сюда! Кастрюли, кружки, тарелки. Правильно, за
фигом бьющееся брать, уронишь – и конец посудке, а она, между прочим,
денег стоит. Эту же как хочешь швыряй, ничего ей не сделается.
Я молча рассматривала отвратительные блестящие емкости.
У Александра Михайловича есть такая плошка из полированного металла, в ней
он взбивает помазком мыло перед тем, как начать бриться. Полковник – человек
устоявшихся привычек, бритву в руки он впервые взял, думаю, годах эдак в…
шестидесятых. А в те времена в Советском Союзе о пенах в баллонах и гелях
для бритья и слыхом не слыхивали, мужчины просто брали кусок мыла, возили по
нему кисточкой, как сейчас помню, особо ценились те, что делались из барсучьего
хвоста, и начинали сложный процесс уничтожения щетины. Бедные парни, им
приходилось туго. Крем для бритья, имевшийся тогда в продаже, категорически не
хотел мылиться и пах керосином, из иностранных аналогов на прилавках можно было
встретить тюбики из ГДР
[3]
и Болгарии, но за ними выстраивались такие очереди! Не было и замечательных
станков «Жиллетт», «Шик» и иже с ними. У наших отцов и старших братьев
имелись некие разборные конструкции, куда следовало вставить лезвия. Я не
буду тут живописать, сколь ужасны они были. Очень хорошо помню, что на
большинстве коробочек с лезвиями стояло название «Нева». Они были хороши всем,
кроме одного – ими решительно невозможно было побриться. Лучшим подарком
советскому мужчине был тогда бритвенный набор: крем и лезвия, произведенные за
границей.
С тех пор многое изменилось, мужчины получили массу
прибамбасов, но наш полковник упорно предпочитает бриться по старинке.
– Так берешь? – выдернула меня из воспоминаний
торговка.
– Ну… мне другое надо!
