– Вы, городские, жизни не знаете! Вон баба Катя купила себе
электрочайник, как включает, мигом пробки вышибает. Хочешь чайку вечером
попить, гаси все, сиди в темноте, жди кипяточку. Да и телик тут только первый
канал берет. Желаешь другие смотреть, антенну покупай, «тарелку». Так бы и
мучились мы с братом, только приехал сюда москвич, ученый, избу хотел купить.
Говорит, место здесь уникальное, экологически чистое, мозги хорошо заправляет.
Мы и продали ему дом. – Аня тоненько засмеялась. – Теперь свои мозги
тут чистит, в темноте, с сортиром в огороде, все-таки некоторые умные дикие
дураки!
– Баба Рая где живет? – прервала я ее болтовню.
– Вот там, где крыша прохудилась.
Я побежала по дорожке, толкнула незапертую калитку,
подлетела к избе и стала стучать в щелястую дверь.
– Так войдите, – посоветовала догнавшая меня
Аня, – небось она не слышит, радио любит громко слушать.
Я пихнула створку, попала в темные прохладные сени,
увешанные вениками и уставленные разнокалиберными пустыми банками, вошла в
крохотную, всю в тряпках кухню, затем попала в большую комнату и заорала:
– Баба Рая!
Ни звука не раздалось в ответ. Я стала осматривать
избу. Небольшая снаружи, внутри она оказалась огромной: четыре комнаты, кухня,
две веранды и крохотная кладовка. Наверное, тут имелся и погреб, но искать его
и спускаться туда я не собиралась, вышла на крыльцо и решила пойти на огород.
Может, бабка там? За избой тянулось поле, усаженное картошкой. По бокам росли
кабачки, у сарая огурцы и кое-какая зелень. Сорвав пару веточек укропа, я
хотела уже сунуть его в рот, но тут меня затошнило, да так сильно, что пришлось
бежать за сарай.
– Никак вы беременная, – заявила Аня, возникшая у меня
за спиной.
– Нет, – простонала я, – с желудком плохо, тошнит
все время.
– А вы к гинекологу-то сходите, – заботливо
посоветовала она, – на токсикоз похоже.
Я молча вытащила из сумочки бумажные платки. Ну не
рассказывать же девчонке правду про рао-вао-сао-мао? Так что насчет токсикоза
можно не волноваться.
– Баба Рая-то померла, – выпалила Аня, – во как!
Я выронила платки:
– Как? Кто сказал?
– Анфиса.
– А ну веди меня к ней!
– И вести нечего, – пожала плечами Аня, – вон
она, на скамеечке сидит.
Я вылетела из огорода, распахнула калитку и увидела на
шаткой лавочке, расположенной у соседних ворот, худую, черную, носатую, похожую
на ворону, женщину.
Не чуя под собой ног, я кинулась к ней:
– Вы Анфиса?
– Ага, – ответила тетка, – она самая. Из Москвы,
что ль, Верка? И не узнать тебя, покрасилась, приоделась, хорошо, видать,
живешь, что ж бабку бросила? Двадцать лет носа не казала!
Решив не переубеждать Анфису, я спросила:
– Раиса умерла?
– Точно, преставилась.
– От чего?
– Да ты садись, – Анфиса похлопала по скамейке
рукой, – все тебе и расскажу, спокойненько, не торопясь.
Я плюхнулась около нее, и она монотонно, по-деревенски
обстоятельно, завела рассказ.
Дни у жителей Пескова похожи друг на друга, словно горошины.
Рано утром, часов в шесть, встанут, подоят скотину, позавтракают и на огород,
чтобы не по жаре ковыряться в земле. Затем не спеша обедают, смотрят телик,
болтают с соседями, снова доят корову и в восемь на боковую, не годится зря
электричество жечь, оно денег стоит. Заведенный порядок не менялся годами, и
Анфиса очень удивилась, когда однажды не увидела бабу Раю на грядках.
Впрочем, сначала просто подивилась, а потом подумала, что у
старухи подскочило давление. Решив навестить соседку после обеда, Анфиса повела
борьбу с колорадским жуком, прополола укроп, поела макарон с маслом,
наглоталась чаю, полежала чуток и около пяти прошла через боковую калитку к
бабе Рае.
– Только дверь открыла, сразу поняла – несчастье, –
причитала она сейчас, – все нараспашку, газ на плите горит, кастрюля с
супом почти выкипела…
Анфиса пробежалась по комнатам, потом заскочила в кладовку,
увидела открытый подпол, глянула вниз и заорала.
У подножия высокой, крутой лестницы лежала,
скрючившись, баба Рая, рядом валялась разбитая банка с солеными огурцами.
Воя от ужаса, Анфиса побежала к новому соседу, мужику,
купившему тут недавно избу. У того был мобильный телефон. «Скорая помощь»
прибыла почти ночью, будь баба Рая по случайности жива, она бы все равно
скончалась до приезда медиков, милиция же заявилась лишь на следующее утро.
Распространяя сильный запах перегара, парни осмотрели место
происшествия и вынесли вердикт: подслеповатая старуха споткнулась и упала в
подпол, сломав себе шею. Смерть пришла к бабе Рае мгновенно, не мучая ее и не
причиняя страданий. Власть уехала, не удосужившись опечатать избу.
– Всем бы так убраться, – вздыхала Анфиса, – а то
сволокут в больницу, или парализует, не дай господи, доживай тогда в постели.
Вот уж повезло Раисе! А ты, Верка, все-таки дрянь!
Я только хлопала глазами, глядя на тетку.
– Двадцать лет назад в город перебралась, – стала
отчитывать меня Анфиса, – выучилась, в люди вышла. Забыла, кто тебе харчи
посылал, когда в институте училась? Раиса! Она ж вместо матери тебе была!
Отблагодарила ты бабку, скрасила старость! Ни разу не приехала, не спросила:
«Бабуль, может, надо чего, а?» А теперь заявилась, на наследство
рассчитываешь, на избу? Обломалось тебе, небось уж Наташка подсуетилась, она-то
роднее! Тоже не наезжала! Я прям обомлела, когда увидела!
Я попыталась спокойно выстроить в ряд бунтующие мысли.
Значит, Анфиса приняла меня за некую Веру, родственницу Раисы.
– Наташка – это кто?
Анфиса всплеснула руками:
– Надо же такой беспамятной быть! Сестра твоя двоюродная,
дочь Клавки!
– И когда она тут побывала?
Анфиса нахмурилась:
– Ну… дня бы за два, за три до того, как Раисе умереть.
И ведь чудно!
– Что?
– К Раисе-то никто не приезжал, а тут зачастили.
– Да? И кто же?
– Сначала баба явилась, не из наших, белая, губы красные, на
носу очки черные, о чем-то с Раисой толковала.
