— Помни, Паули мертв, — указал я. — Что же касается Константина… вкусы меняются, становятся более утонченными. Если это не твое, мы сможем придумать какую-нибудь новую игру. По-моему, с тобой можно отлично повеселиться, если ты распустишь волосы.
— Ты же сказал, что в ужасе от меня, что презираешь меня и я тебе противна.
— Нет. Я сказал, возможно. Но разве ты не видишь? Разве ты не согласна, что наибольший кайф можно получить, отдавая себя тому, что презираешь, от чего в ужасе, что тебе противно? Полное раскрепощение — вот что это такое.
Плохой Томас начал меня пугать.
Язычок Виктории облизал губы.
— Пребывание здесь, свобода от давления времени как-то на тебя действуют.
— Как?
— Горячат кровь, но не как при болезни, а от радости освобождения, мы называем это избавительной лихорадкой.
— И от чего вы избавляетесь?
— От всего, что раньше считалось недостижимым, чего ты не мог себе позволить. Здесь каждое желание можно выполнить с легкостью необыкновенной. И каждое желание ведет к еще более восхитительному желанию, не вписывающемуся ни в какие рамки. Возможности, открытые перед нами, бесконечны.
Вместе мы нашли путь к перекрестку себялюбия и ненависти к самому себе, столь модному в современном безумии. Она предположила, что сам факт узнавания этого места разумом и сердцем — свидетельство того, что я очарован им так же, как и она, что я готов жить, работая на смерть.
Иногда нежелание идти на риск чревато неудачей. Я рискнул, сунув «беретту» в кобуру.
Она прижимала Тимоти к себе, одной рукой обхватив шею мальчика, другой вдавливая дуло пистолета в висок.
В ее глазах я увидел страх и облегчение, и последнее опечалило меня.
Виктория освободила мальчика, опустила пистолет, направив ствол в пол.
— Когда я плюнула тебе в рот, — она одарила меня эльфийской улыбкой, — тебе, должно быть, понравился вкус моей слюны.
Я выхватил пистолет из кобуры и дважды выстрелил ей в грудь, прежде чем она успела поднять правую руку.
Глава 48
Если не считать ран и крови, лежащая на полу тоннеля Виктория сохранила очарование эльфа, показывая тем самым, что ее душа никак не соответствовала красоте материальной оболочки.
— Не смотри, — посоветовал я Тимоти.
— Я видел и похуже.
— Все равно, не смотри, — настаивал я. — Пройди чуть дальше. Я тебя догоню через минуту.
Тошнота ушла. Ее вызывали отнюдь не пульсирующие вспышки в стенах. Причиной служило осознание того, что мне предстояло с ней сделать, если бы обманом я сумел завоевать ее доверие.
Я лишь вернул ей должок, и, пусть выглядела она такой юной, я не мог сказать, что умерла она преждевременно. Однако смерть всегда первая и единственная, даже если она может быть чем-то еще, скажем, восстановлением справедливости.
Несмотря на то, кем она стала и что сделала, когда-то давно Виктория была совсем другой, грешившей, конечно, но помнившей о возможном наказании. Из уважения к хорошей девушке, какой она тогда была, мне хотелось прикрыть ее одеялом, чтобы не оставлять в непристойности смерти.
Мой пиджак укрыл бы ей только голову и торс, а это могло восприниматься как насмешка.
Ее пистолет калибра 9 мм лежал на полу. Поскольку запас патронов все уменьшался, я поднял его. Вытащил обойму… и обнаружил, что она пуста. Не было патрона и в стволе.
Израсходовав все патроны до встречи с нами, она не представляла непосредственной угрозы ни для меня, ни для Тимоти.
Я вернул обойму на место и положил пистолет рядом с ней.
Что-либо изменить не представлялось возможным. Случившееся — единственное, что могло случиться. Тем не менее этот момент очень уж далеко отстоял от лучшего в моей жизни.
Я повернулся к ней спиной и добавил недостающие патроны в магазин «беретты».
Когда присоединился к Тимоти, спросил:
— Все хорошо?
— Нет. Последний раз мне было хорошо до того, как меня застрелили.
Я положил руку ему на плечо.
— Ты говорил, что никто не может попасть из настоящего в прошлое и повлиять на случившееся там, чтобы сделать настоящее, каким оно есть.
— Они уверяли меня, что так говорил Тесла, и вроде бы это правда.
— Твой отец перенес тебя из 1925 года, забрав за несколько минут до того, как случайно тебя застрелил, но твое мертвое тело по-прежнему лежало на лужайке, рядом с телом твоей матери и лошадью.
— Да. Моя жизнь закончилась, когда он меня застрелил.
— Но ты здесь, и это парадокс. Живой… но не меняющийся.
— Потому что у меня нет жизни… нет судьбы… не существует человека, в которого я могу вырасти.
Я опустился на колено, чтобы сравняться с ним в росте.
— Если бы мы перенесли твою мать из прошлого, до того, как он бы ее застрелил, она стала бы такой же, как ты?
— Да. Не меняющаяся физически. Преследуемая будущим. И она не смогла бы покинуть Роузленд, — он оглянулся на тело Виктории. — Только если бы ее снова убили.
Его слова стали для меня новостью.
— Ты не можешь покинуть Роузленд?
— Они говорят… они думают, что я перестану существовать, если выйду за ворота. Я живу вне времени, меня вытащили из моего времени, я оказался в столетии, которому не принадлежу. Может, меня поддерживает только энергетическое поле, поле Теслы, которое действует в пределах Роузленда.
Если бы выяснилось, что так оно и есть, тогда, спасая Тимоти, я лишь приговаривал его к смерти, так или иначе.
Уроды разобрались с Джэмом Дью, и с миссис Теймид, и с шефом Шилшомом, и, возможно, даже с Константином Клойсом, избавив меня от необходимости убивать их, хотя поначалу я думал, что без этого не обойтись, избавив меня от необходимости становиться карателем, чего я страшился. Если бы я отключил поле Теслы и покончил с последним из Стоящих-вне, а похоже, оставался только Генри Лоулэм, я бы спас жизни десятков женщин и детей, которые в последующие десятилетия стали бы жертвами этой оголтелой секты. Неплохой результат, достигнутый за день, особенно для повара блюд быстрого приготовления, к тому же и безработного.
Но этот вечный ребенок, черпающий мудрость из книг и собственного страдания… меня ужасала сама мысль о том, что я мог помочь ему, только положив конец его существованию. После того, что он здесь пережил, после того, что видел и слышал, он по-прежнему держался за свою чистоту, по крайней мере, в том смысле, что оставался ни в чем не повинным, бесхитростным и безобидным. Он заслуживал лучшей доли, чем вторая смерть.
Я превратился в хозяина его судьбы. Мог дать ему жизнь, надежду и счастье. Но я не наделен такой божественной властью, я всего лишь странствующий чистильщик, иду, куда должен, очищая одно место или другое, а потом направляюсь к следующему разливу зла.
