— Никифор, заканчивай разговоры говорить с пьяницами, — сказал, заглядывая в дверь, Сбитнев и распорядился:
— Всем взять тряпки, мастику и ведра. Проводим генеральную уборку казармы силами механиков. Остальные бойцы роты будут смотреть в клубе кино. Ваше кино закончилось вместе с последним стаканом.
Я собрал объяснительные, вернулся в канцелярию, где сидели, улыбаясь, офицеры.
— Ну что, нашли «дурь»? — спросил я.
— Угу! У техника на это дело нюх отменнейший. Не человек, а доберман-пинчер! «Старый» прошел вдоль ряда наших машин, потянул носом, спиртного не учуял. Двинулся к каптерке и сразу полез на крышу. Там почти полную бадью браги нашел! Сыщик! — рассмеялся Ветишин. — Верхнее чутье — великая вещь! Словно у охотничьей собаки!
— Володя, а каким образом ты, не нюхая, определил, что они пьяны? — поинтересовался Острогин.
— А ты не понял? — усмехнулся Сбитнев.
— Нет.
— Он воспользовался методом дедукции Холмса! — встрял я в их диалог. — Сержант как доложил? Кречетов Владимир Петрович. Выходит, или чудит, или сильно пьян. Раньше в склонности к шуточкам в сторону командования боец был не замечен!
— Верно! И еще характерный блеск глаз. Он мне очень хорошо знаком, я среди алакашей все детство на севере провел, — объяснил Володя. — Ну что, замполит, происшествие предотвратили, нарушители дисциплины наказаны, пора отдыхать?
— Правильно. Однако пить будем не в канцелярии. Пойдем к нам в комнату. Иначе получится нехорошо. Только что солдат воспитывали, а сами усядемся квасить, — заметил я.
— Будь по-твоему, уходим, — согласился командир. — Но что-то не глянется мне праздновать в нашем жилище. За стенкой обитает дорогой и любимый комбат. Услышит шум, ворвется, скандалить начнет.
— Приглашаю ко мне. В наше спальное помещение технарей он редко заглядывает, — предложил Тимофей.
— О! Это дело! Собирайте «стратегическое сырье» в коробку и вперед! — скомандовал, повеселев, ротный.
* * *
В маленькой душной комнатенке с одним окном, стоял спертый отвратительнейший запах грязных портянок, белья, обуви, а также мазута и солярки. Через комнату от стены к стене протянулась обвисшая веревка с прищепленными рубахами, брюками, куртками и кальсонами. В углу высилась горка нестираных носков. Прелое-перепрелое нижнее белье вперемешку с дырявыми портянками, скомканное, валялось возле шкафа. Стол оказался уставлен пустыми бутылками, стаканами, завален сухими корками и огрызками. Пустые консервные банки были переполнены окурками. Газеты, заменяющие скатерть, усеяны жирными пятнами и размазанной закуской. Обои на стенах оборвались во многих местах и свисали, словно тряпки.
— Да! Обстановочка! — вдохнул пораженный интерьером Сбитнев. — Тимоха! Сколько здесь человек живет? Сотня? Надо же так постараться захламить помещение! Не жилище, а берлога!
— Шестеро. Но еще пришлые ночуют, те, кто своим ходом покинуть помещение не может, — отозвался виновато техник.
— Нет, человеками тут и не пахнет. Здесь «бандерлоги» обитают какие-то! — рассмеялся Ветишин.
— Вот обласкал. «Бандерлога» какая-то! — возмутился Тимофей Федарович. — Я из-под машин не вылезаю. А после работы в наряды хожу через сутки. Помыться некогда, не то что порядок наводить. А стаканы чего ж мыть-то — водкой обеззараживаются.
— Бодунов, возьми-ка вещмешок, скидай туда бельишко из угла, отнесем механикам на ветошь. А ты, Тимоха, убирай мусор со стола да иди отчищай стаканы и вилки! — распорядился Володя. — Знал бы, куда попадем, не пошел бы!
— Видали? Побрезговал! А мы так обитаем больше года в скотских условиях! И никому дела нет, — горестно вздохнул Федарович.
— Вот именно! Обитаете! Существуете! Кто мешает жить по-человечески? Прибраться, подмести, помыть посуду, пыль протереть! — разозлился я. — К нам постоянно в комнату комиссии водят, показы делают. У нас всюду прибрано, вещи по местам расставлены, полы помыты. И почему это армейский порядок прапорщиков не касается?
— А мы от проверок комнату на засов запираем изнутри и через окно вылезаем. Никто из начальства и не попадает в наши «апартаменты», — улыбнулся Бодунов.
Я открыл шкаф и увидел ящик гранат, россыпь запалов к ним и десятка четыре автоматных магазинов с патронами. Кроме того, лежали сигнальные ракеты и две «мухи».
— Фью-ю-ю! — присвистнул Острогин. — Арсенал!
— Сильно! Впечатляет! — признался Сбитнев. — Даже не прячут по чемоданам! Все на виду! А командиру роты за этот арсенал несоответствие в должности влепит начштаба полка. Разгильдяи! Бодунов, ты в этой конуре, наверное, и АГС разместил бы, если б я оружейку не проверял?
— Да нет, сюда его тащить далеко. В роту ближе, — криво усмехнулся Игорь и неохотно взялся за веник.
* * *
С большим трудом спустя полчаса мы навели относительный порядок. Проветрили комнату, а затем залили углы одеколоном, чтобы можно было сидеть и не испытывать отвращения к окружающей обстановке.
Я выставил коллекцию напитков на стол. Серж открыл пробки и принялся вопрошать, кто что будет пить. Поглощать водку вызвались Сбитнев, Тимофей и Бодунов, коньяк — Халитов и Мандресов, вино и шампанское досталось мне, Острогину и Ветишину.
— Ветишин, ты чего из компании выпадаешь? — поразился Сбитнев. — Тоже перешел на «ослиную мочу»?
— Сам ты моча! — возмутился Острогин. — Алкаши несчастные, что бы вы понимали! Один замполит настоящий самелье!
— Кто я? Как меня ты обозвал? — поразился я.
— Самелье! Человек, разбирающийся в винах. Крупный специалист виноделия. Виночерпий! — разъяснил Острогин.
— Кто такой сионист, я знаю. Кто такой гомосексуалист — тоже. Слышал и про других различных извращенцев, но про таких, Серж, не слыхал! — подняв брови, ехидно улыбнулся Сбитнев.
— Дегенераты — пьют денатурат, алкаши — поглощают водяру и спиртягу. А истинные гурманы — дегустируют марочное вино, — оборвал его с важностью в голосе Серж.
— Марочное… Пивал, знаю. Портвейн «Кавказ», портвейн «77», плодово-ягодное, плодово-выгодное! — засмеялся Сбитнев. — Что вы сами-то понимаете в вине. Вы хотя бы представление имеете о процессе виноделия? Какое вино и как получается?
— Нет, — искренне ответил я, разливая содержимое бутылок по стаканам. — Откуда? В Сибири виноград не растет.
— Так вот, слушай, как и что делается. Залезут мужики в огромный чан с виноградом и начинают его топтать грязными ногами. Как первый сок до портов (штанов) дойдет — это «Порт — вейн». Мнут дальше: подступает сок до пояса — «Херес», еще чуть выше поднимется — «Мудера». А как он под горло давильщиков подступает — это «Рыгацители» и «Рыгатэ». А что на дне останется — разливается под маркой «Вер-муть». — Рассказ Володи потонул в дружном хохоте любителей водки.
Серж выругался:
