— Вот, мое наследство! Написаны планы за август, сентябрьские составишь сам. Знакомься, осваивайся, обживайся. Дерзай, Александр!
Я пожал новенькому руку и, загрустив, вышел из казармы. Закончилась большая полная тягот, но и счастливая часть моей жизни. Были ведь и удачи. Можно сказать, что фортуна улыбалась мне до этого момента. Что же будет дальше?
* * *
Полк поразила эпидемия. До выхода в «зеленку» осталась неделя, а треть батальона скосила инфекция. Санчасть переполнилась. Санитарная машина каждый день увозила в госпиталь очередную партию пациентов. Их место занимали новые больные.
В батальоне заболели большинство офицеров и прапорщиков. Комбат лечился водкой и ежедневными физическими упражнениями на «стюардессе», поэтому не заразился. Я долго боролся, но «вирус» сразил и меня. Поднялась температура, начался кашель.
Помещением для карантина по распоряжению командования стала стоящая на бугре, рядом с горами, казарма. Вышло так, что я болел, не отходя от рабочего места. Общий кабинет заместителей комбата находился тут же, напротив канцелярии роты. Когда Золотарев звонил по телефону, отдавая распоряжения, приходилось вставать с койки, бросать игру в карты и писать бумажки.
Окончательно уяснив, что выход на боевые действия под угрозой срыва, в наш мини-лазарет примчались Филатов и Золотарев вместе со штабной свитой. Командир полка хлопал дверями, топал ногами, разбросал по коридору ротную документацию, крыл больных отборным матом. Затем он сел на табурет у входа и спросил у Подорожника:
— Василий Иванович! Что будем делать, дорогой ты мой? Это катастрофа!
Командир вытирал большим платком пот со лба и лысины и шумно сопел. Подорожник сердито накручивал усы и нервно подергивал правой ногой. Что он мог ответить? Эпидемия — это словно стихия, как снежная лавина. Обрушится, не остановишь, пока не долетит до самой земли. Так и тут. Когда все заразившиеся переболеют, тогда и встанут в строй
— Рейд нужно отложить на два дня. С кем идти? Ни ротных, ни заместителей! Солдат по половине комплекта. Войти в «зеленку» сумеем, а как потом оттуда выбираться? Надо докладывать командованию.
— Черт! Слушайте мой приказ, обалдуи! Жрать таблетки! Пить микстуры, ставить уколы, выполнять назначенные процедуры, но чтобы через четыре дня чихающие были на ногах! Кто не подымится на пятый день, станет моим личным врагом, — прорычал Иван Грозный.
Командир отшвырнул табурет и с грациозностью африканского слона, сметая на своем пути мебель, умчался прочь. Золотарев невнятно промямлил что-то о сознательности, долге, чести, затем переваливаясь с боку на бок, удалился. Штабные еще некоторое время позубоскалили, подшучивая над нами, и тоже ушли. Мы остались один на один со своей непонятной болезнью.
* * *
Чтение книг надоело, карты опротивели, анекдоты и байки закончились. Отлежанные спина и бока болели.
Однажды после обеда пришел в лазарет Виктор Бугрим, наш прапорщик. Он вернулся из длительной командировки в Ташкент, со слета комсомольских «вожаков» ТуркВО. Я этого своего ближайшего подчиненного давно ждал, чтобы нагрузить работой.
— Привет доходягам! — поздоровался Витек.
— Эй, прапорщик, не забывайся! — подал голос майор Вересков.
Бугрим заметил дремлющего рядом с зампотехом начальника штаба, приложил руку к груди и, смущаясь, извинился:
— Виноват, товарищи майоры! Это не к вам. Это вот ко всем лейтенантам, старшим лейтенантам и прапорщикам относится.
— И замполитов с нами лежащих касается? — съехидничал Вадик Хмурцев.
Бугрим нагло посмотрел на меня и Мелещенко и кивнул.
— И Ростовцев — доходяга? — продолжал уточнять Вадик.
Бугрим хмыкнул и ответил:
— Герои тоже бывают доходягами. Героями становятся, ими не рождаются. Может быть, он постепенно станет настоящим мужчиной. Вдруг и Героя дадут.
— А у тебя, Витюша, похоже, будущего больше нет. И исключительно по глупости и из-за длинного языка, — улыбнулся связист.
— Вадик, ты чего болтаешь? О чем ты? — удивился прапорщик.
— Виктор, ты сейчас издевался над своим главным и ближайшим начальником, — пояснил Вадим. — Ростовцев назначен замполитом батальона! Люби и жалуй! Ха-ха!
— Ха-ха-ха, — рассмеялись лежащие рядом офицеры и прапорщики.
Виктор растерянно озирался вокруг и непонимающе переспросил:
— Никифор, замполит батальона? Издеваетесь? Ладно, хватит разыгрывать! Он уходит в другой полк! Я точно знаю.
— Нет, Витюша, не Никифор, а теперь Никифор Никифорович! Или товарищ старший лейтенант! — продолжал насмехаться над Бугримом Хмурцев.
— Не может быть… — горестно вздохнул Виктор и сел на свободную койку.
Я завернул майку, почесал волосатую грудь и сказал:
— Ну что, подчиненный, пошли в кабинет, поговорим! Серьезно побеседуем!
Бугрим пошел за мной под градом насмешек, обреченно шаркая подошвами ботинок.
— Садитесь, товарищ прапорщик, не стесняйтесь, — радушно предложил я.
— Спасибо, товарищ старший лейтенант, за приглашение, — поблагодарил смущенный Виктор.
— Как будем дальше жить, Витек? — поинтересовался я, выкладывая из сейфа на стол комсомольскую документацию. Это был не сейф, одно название. Металлический ящик, доставшийся мне по наследству от предшественников. Только и годился что для тетрадок.
— Как прикажете, так и будем жить, — вздохнул Бугрим. — Не хотите — расстанемся.
Виктор был растерян и не знал, как себя вести. В мою бытность замполитом роты мы частенько ругались. Он имел неосторожность пару раз «стукнуть» начальству на меня. Часто подкалывал и ехидно подшучивал надо мной. Работа Виктора в батальоне заключалась в основном в организации застолий начальству. Подай-принеси. Конечно, в рейды с батальоном он ходил, как положено. Но если Артюхин сачковал от войны, оставаясь в полку, то и Бугрима держал возле себя в гарнизоне. Прапорщик деградировал на глазах. Его использовали в качестве посыльного по магазинам и для подвоза девочек с торговой базы, причем пользовались его услугами оба замполита полка и даже партком. Мне такой помощник был не нужен.
— Виктор, главное условие совместной службы — прекращай «шестерить» в штабе.
— А шо, я напрашиваюсь? Вызывают, посылают, приказывают. Артюхин мастер в этих делах — достать, привезти, поднести, в койку подложить.
— Я лизать зад Золотареву не собираюсь и тебе не позволю. Хочешь нормально служить, оставайся. Нет — найду замену. Золотарев себе подыщет других «шестерок». У нас вон какой огромный батальон: пятьсот пятьдесят рыльников.
— Товарищ старший лейтенант! Заберите меня и не отдавайте политбоссам. Я, конечно, хочу остаться.
— Ладно, Виктор, вольно. При народе обращайся официально, по званию или по имени отчеству. А между собой будем поддерживать по-прежнему товарищеские отношения.
