— Черт! Я ему про Фому, а он мне про Ерему! Ступай хоть с самим чертом! Ладно, дойдешь до следующей заставы и назад. Управление будет тут находиться. Должен же у меня быть хоть какой-то заместитель? Пусть и непутевый. Зам по технике в рембате застрял! Зам по тылу в батальоне обеспечения что-то достает! Зам по строевой в полку бумажки партийной документации заполняет! Заменщика, видите ли, ждет. Деятели! Одни деловые! А воевать кому? Мне?
— Я что, в штаб дивизии отпрашиваюсь уехать? — огрызнулся я. — Вперед иду, под пули!
— Вот я и говорю: бегом, туда и обратно! Хватит заниматься с пятью бойцами! Комиссар! В нашем батальоне пятьсот человек! Не забывай!
— Понял, товарищ майор! Буду работать со всеми. В следующий раз пойду со второй ротой.
— Вот-вот! Арамов только назначен, и Шкурдюк после болезни. Правильно, им и помогай. И перестань ты повторять «товарищ майор, товарищ майор»! Ты — мой первый помощник! В неофициальной обстановке можно Василий Иванович. Да и вообще, я уже неделю как подполковник. Только еще не объявили полку об этом и погоны не вручили.
— Поздравляю, товарищ подполковник, — улыбнулся я и пожал руку комбату.
— Тьфу-тьфу! Я о чем говорил только что? В неофициальной обстановке — по имени-отчеству!
— Виноват. Товарищ майор. То есть подполковник. Тьфу, Василий Иванович, — сплюнул я на землю от досады за свою неловкость в общении с комбатом. Еще месяц назад он меня «топтал» и постоянно «дрючил». А полгода назад буквально «изничтожал и по стенке размазывал». А теперь — Василий Иванович! Чудно и непривычно.
— Ну вот, вдобавок плюнул на меня, — усмехнулся Подорожник на мое непроизвольное «тьфу».
— Да, не на вас, а в сторону. Это я от неловкости ситуации. Не привык к сокращению дистанции между нами и изменению своего статуса.
— Вот-вот! Быстрей привыкай. Надоело мне за всех работать, — нравоучительным тоном произнес комбат. Он встал и побрел на заставу, сильно сутулясь. Дед! Как есть старый дед!
* * *
Сил у «духов» на дальнейшее сопротивление не хватило. Да и зачем драться до победы? Работала обычная их тактика: укусил — убежал. «Укусить» на этот раз удалось многих! Трое убитых, четверо раненых. Но они и сами, пожалуй, с десяток «боевых штыков» лишились.
До второй заставы мы прошли без проблем. Лишь у третьего поста из-за канала несколько раз выстрелил миномет и быстро замолчал, задавленный огнем наших орудий. Армейская и дивизионная артиллерия вновь яростно обрушилась своей мощью на кишлаки за большим каналом. Авиация несла смерть с воздуха несколькими волнами: вертолеты, штурмовики, бомбардировщики наших и дружественных нам афганских ВВС.
Не хотел бы я оказаться на месте «бородатых», под бомбами!
* * *
Я вернулся на командный пункт после второй «прогулки» с разведчиками и тихо лег в десант брони на свой матрас. Проспал я почти двенадцать часов. Вставать не хотелось. Я просто лежал, тупо уставившись в бронелист, и размышлял о превратностях жизни. Жутко болела голова, слегка тошнило. Сказывались звуковые удары по ушам и голове во время близких разрывов мин и выстрелов пушек.
Комбат прервал мой затянувшийся отдых и вызвал к себе в «санитарку».
— Комиссар! Не желаешь отправиться во вторую роту? Они сейчас вместе с гранатометным взводом от шоссе заходят в «зеленку». Ты вчера намекал, что мечтаешь об этом. Скоро прибудет зампотех, вместе и отправляйтесь к Арамову.
— Всегда готов! Только таблеток возьму у Сероивана и поеду, — ответил я Подорожнику.
— Что, с мозгами не в порядке? — участливо спросил Иваныч.
— С мозгами все в порядке, но голову немного контузило. Болит. Чуть-чуть подташнивает.
— Это пройдет. Чему там болеть? Знаешь, есть такой анекдот. Пассажирский самолет разбивается вблизи аэродрома, земля вокруг дымится, горит. Спасатели примчались и из-под обломков достают только одного живого человека. Генерала, замполита! Он стряхивает с мундира пыль и пепел, а врачи спрашивают: «Пассажир, что у вас, какие ранения?» Он в ответ: «Никаких царапин нет, цел и невредим». — «А голова не болит, товарищ генерал?» Генерал, постучав кулаком себе по лбу: «А чего ей болеть, там же только кость?!» Так и у тебя, комиссар! Голова поболит и пройдет, там ведь просто кость!
— Любите вы, Василий Иванович, над политработниками издеваться! — обиделся я. — К тому же я не генерал. Лобная кость у меня пока тонкая.
— Да нет, это не только тебя касается, а всех нас. Согласен. Моя лобовая броня толще твоей и намного. Я уже подполковник!
* * *
Три миномета били очередями по населенному пункту, расчищая дорогу пехоте. Хорошая штука этот «Василек»! Кассету из мин выплевывает за несколько секунд, знай себе, их меняй — перезаряжай. (Главное — по своим не лупануть.) Разрывы кучно взметались вблизи дороги, скашивая и вырубая виноградники. Земля и зелень поднимались в воздух, а там перемешивались и осыпались, стелясь ровным серым ковром.
«Духи» предпочли уклоняться от открытого боя. Возможно, что по разработанному плану они собрались в один мощный кулак и оказывали сопротивление лишь в первый день.
Рота вошла в «зеленку» двумя колоннами, выставила посты. Мимо нас, проревев моторами бронемашин, ушли к далекой заставе разведрота и танкисты. За ними поехали грузовики с продуктами, боеприпасами, а также молодыми солдатами. Эти юнцы отправились менять увольняемых в запас «дембелей». Бедным парням предстояло просидеть два года безвылазно в «зеленом аду», в окружении врагов. Если, конечно, не ранят или не подхватят какую-нибудь гнусную инфекцию. Госпиталь — единственное разнообразие в армейской жизни. А так, впереди два года «строгого режима». Бедолаги…
* * *
Меня разбудил громкий крик осла и солдатский смех.
— Товарищ старший лейтенант, все нормально, не беспокойтесь, — стал успокаивать меня сержант.
— Абдуллаев! Чего несчастный осел орет? Как будто вы его кастрируете! — ругался я на солдата.
Сегодня, наконец, перестала болеть голова. Это хорошо! Измученное тело понемногу воскресало к жизни. Я думал, что еще раннее утро, а оказалось, что время приближалось к полудню, но почему-то никто меня разбудить не удосужился.
— Абдуллаев, почему не подняли к завтраку? — продолжил я распекать сержанта.
— Не разбудили, потому что взводный не велел. Сказал, что вы устали после боя и голова болит. А ишак этот дурацкий сам не знает, чего орет. Нецивилизованный. Дикая скотина. Фотоаппарата никогда, наверное, не видел. Мы на нем фотографируемся, а он верещит, сволочь безмозглая.
— Не дергайте животное за хвост, он и успокоится. Хлеб есть? — спросил я.
— Есть.
— Неси буханку или сухарей. Он как миленький у нас позировать начнет. И майора Верескова позовите.
Освободив хвост, ишак замолчал, а спустя пять минут окончательно успокоился. Животное принялось пережевывать кусок черствого ржаного хлеба и хрустеть заплесневевшими сухарями.
