С подъёма Ошуев отправился проверять несение службы нарядом по полку. После его тяжелейшего ранения народ думал, что Султан Рустамович успокоится, перестанет «рексовать» и терроризировать нас. Но нет, не тут-то было! Начальник штаба стал, наоборот, злее и яростней. Всему виной, говорят, было то, что его долго мурыжили с наградой по ранению. В конце концов, вместо «Красного Знамени» дали «Красную Звезду», которая по статусу гораздо ниже. Вроде бы, кто-то наверху решил: слишком много наград на троих братьев. Десяток орденов! (Оба брата Султана Рустамовича отслужили в нашей дивизии и тоже были при наградах.) Того, кто так думает, самого бы в «зеленку» на неделю.
Так вот, подполковник подошел к КПП, проверил дежурного, залез к пулеметчику, осмотрел капонир и оттуда увидел мчащийся к полку в предрассветных лучах «уазик». Машина притормозила у ворот. Из нее выбрался разыскиваемый взводный и нетвердой походкой направился в полк. Герой выскочил навстречу и схватил за рукав Кирпича.
— Товарищ старший лейтенант! Вы где были? Кто разрешил покинуть гарнизон?
Михаил громко икнул и, взглянув на начальство сверху вниз мутными глазами, ответил:
— Пьянствовал, товарищ полковник. Ночью пил с генералом Хрековым. Можете позвонить и уточнить!
Ошуев подпрыгнул на месте, заскрежетал зубами и буквально пролаял:
— Пять суток ареста! Шагом марш на гауптвахту!
— Есть, пяток суток ареста! — усмехнулся Мишка и бодрым строевым шагом промаршировал к казарме. Он молодцевато отдавал воинскую честь встречным офицерам, несказанно удивляя этим и вызывая смех.
Сразу до гауптвахты Кирпич, конечно же, не дошел. За поясным ремнем у него были засунуты две бутылки водки. С ними Кирпич пришел в роту и предложил выпить ротному Коршунову. Для компании вызвали к себе Хмурцева и Мандресова. Двух флаконов оказалось недостаточно, и дозу повторили.
Ошуев позвонил в караульное помещение и, узнав, что Кирпичевский не прибыл, отправился за ним в роту лично. В каптерке туманной пеленой стоял дым от сигарет, и на всю катушку гремел магнитофон. Пьяные офицеры начальника уже не узнавали.
Рассвирепевший Султан Рустамович вызвал комбата и меня. Общими усилиями удалось препроводить развеселый коллектив на отдых — трезветь в камере.
Следующим утром генерал Хреков позвонил начальнику штаба полка и поинтересовался самочувствием Кирпича. То, что он сидит на гауптвахте, Ошуев благоразумно сообщать не стал, отрапортовав:
— Со старшим лейтенантом полный порядок.
— Ну и ладно. Дайте мальчику отдохнуть. Он вчера немного перебрал, пусть расслабится после боевых. Вы, знаю, несмотря на мой запрет, начали вытаскивать его на боевые действия! — выразил неудовольствие генерал.
— Он сам попросился, товарищ генерал! Его взял в горы под свою ответственность командир батальона Подорожник.
— Ну, ладно. Раз сам просится в рейд, бог с ним. Не маленький. Но поберегите парня. Сколько раз он был на боевых?
— Два рейда! — ответил Ошуев.
— Хм-хм. Две рейдовые операции.… Не кажется ли, что пора Кирпичевского к ордену представить? Парень-то — орел! Пусть позвонит мне вечерком!
— Подумаем о награде, товарищ генерал! — буквально проскрежетал в трубку возмущенный начальник штаба и по окончании разговора вдребезги разбил телефонный аппарат о стену.
Ошуев распорядился выпустить с гауптвахты Кирпичевского, а остальных оставить.
Чухвастов пришел в караулку выпустить на волю дебошира. Володя в ужасе обнаружил, что в камере сабантуй продолжается с новой силой. Водка, закуска, сигареты. Для полного набора удовольствий не хватало только женщин. Начальник караула, молодой взводный, ничего, конечно, поделать не мог.
— Лейтенант Дибажа! В чем дело? — воскликнул Чухвастов. — Почему пьянка в камере?
— А вы ее сами попробуйте прекратить, товарищ капитан. Может, вас послушают.
Растерявшись, Чухвастов задумчиво почесал переносицу. Вступать в схватку с этими обалдуями ему совершенно не хотелось.
— Ну, ладно, допьют, что есть — и баста! Больше ничего им не носить. Пусть спят. — Приоткрыв дверь, Чухвастов крикнул в глубину камеры, пытаясь разглядеть в клубах дыма того, к кому обращался: — Кирпичевский! На выход! Быстрее освобождай помещение.
— Куда меня? — посмотрел на него осоловелыми глазами Кирпич. — Зачем?
— Свободен! Приказ Ошуева. Иди, отсыпайся к себе в комнату.
— Почему меня одного? — удивился взводный.
— Потому что велено выпустить только тебя, — вздохнул Чухвастов.
— Я не предатель! Нет! Один не выйду! Без братанов отсюда шагу не сделаю.
Мишка вернулся обратно в камеру и громко крикнул:
— Так и передайте Ошуеву! На волю один не выйду! Либо выпустить всех, либо никого.
Ошуев, услышав доклад Чухвастова об отказе «пленника» выйти из камеры, сказал: «Ну и хрен с ним, пусть сидит». Но вскоре вновь позвонил замкомандующего и потребовал Кирпича к телефону. Герой был взбешен, но вынужден был выпустить приятелей из-под ареста. Мишка так и оставался непреклонен: «Свободу всем!» Собутыльники торжествовали, выходя на свободу.
Через неделю загул повторился. Ошуев опять наткнулся в каптерке на пьяную компанию. Наверное, у него был нюх на эти дела.
— Василий Иванович! Коршунов с Кирпичом пьянку в роте устроили. Что будем делать? — спросил я, заходя в кабинет комбата. — Их Ошуев застал! На меня полчаса кричал, что разлагаем батальон.
— Ротных вызывай ко мне! Буду разбираться! Этот запой осточертел. Кирпичевский других взводных и ротных с толку сбивает. Черт его подери!
— Кирпича тоже вызывать? — усмехнулся я.
— Нет, не надо. Чего с ним мучаться?! Я в армию его папы еду служить! Не с руки с сыночком возиться! — ответил комбат и задумался: — Знаешь, комиссар, бери Кирпичевского на себя. Проведи политическую работу. Ты человек от него не зависимый, заменяешься в другое место. Я же никак не могу с Кирпичом ругаться. Папа — генерал, он четыре раза сюда звонил и разговоры вел о здоровье сына, о службе.
Подорожник искренне обрадовался возможности свалить самое трудное задание на меня. С Коршуновым, казалось ему, было все гораздо проще. Он ранее написал две объяснительные о пьянстве и торжественно обещал в случае еще одного срыва написать рапорт об отстранении от должности. Правда, Коршунов при этом смеялся: «Мой крестный папа, замначальника генштаба. Боюсь, этот номер с отставкой у вас не пройдет! Ха-ха-ха!»
Я напомнил Коршуну о былом уговоре, и он без лишних пререканий написал рапорт об отстранении от должности и отправился опохмеляться.
С Кирпичом проблем было больше, и они свалились на мою голову.
— Товарищ старший лейтенант! Садитесь! — предложил я вошедшему в кабинет Кирпичевскому.
Лицо старшего лейтенанта было опухшим, багровым (действительно, кирпич), а сам он источал устойчивый запах выпитой накануне водки.
