Выходя из кабинета, Денисов столкнулся с молодой женщиной в милицейской форме. В ее изящных ручках были две чашки с горячим ароматным кофе.
Глава 30
Максиму казалось, что он уже много месяцев не был с женщиной – так ново было это ощущение. Наверное, он все это время спал, и во сне они, женщины, были – но нереальные, призрачные, не оставляющие в его памяти никакого следа. Теперь наступила действительность. Близость с Ренатой была так хороша, что наслаждение, которое она подарила ему, граничило с болью.
Ему все это было знакомо – и в то же время абсолютно ново – узкие Ренатины руки, ее плоский живот, мягкие жаркие губы, ее податливое тело, которое чувствовало малейшие оттенки его желания, принимало любые его фантазии, звенело под его руками.
– Зернышко мое, – шептала она, и сладкая нега разливалась по телу Максима.
Он даже испугался в какой-то момент, когда, не помня себя, бросился на нее, как дикий, обезумевший от голода зверь, когда пальцы его, сжимая ее упругое тело, оставляли на нем ярко-красные следы, а рот, не отпуская ее губы, заставлял Ренату задыхаться.
Они никак не могли оторваться друг от друга, снова и снова вступая в любовный поединок, переплетаясь телами, сжимая друг друга в объятиях, будто желая навсегда слиться воедино.
Только когда небо начало темнеть и комната погрузилась в сумерки, обессиленные, они разжали объятия. Некоторое время лежали совсем тихо, и Максиму даже показалось, что Рената уснула.
Он тихонько поднялся, чтобы принести воды, но она внезапно сказала:
– Не уходи. Мне становится страшно, когда ты уходишь.
Максим улыбнулся ей в ответ:
– Я не уйду теперь никогда, Рената. Понимаешь? Ни-ког-да. Даже если ты захочешь меня прогнать. И дочку твою никому не отдам. Ведь она – часть тебя, а я никакой твоей частью не хочу ни с кем делиться.
Он посмотрел на нее и увидел в ее глазах слезы.
– Что? Что? – испугался Максим.
– Он пьет, – покачала она головой. – Я не могу его бросить. Он пьет, потому что любит меня. А я его – нет. Он с самого начала знал о тебе. Он знал, что я никогда его не полюблю, понимаешь? Как я брошу его?
– Не смей плакать. – Максим, наклонившись над ней, вытер ладонью слезы. – Не смей плакать. Мы теперь самые счастливые люди на свете, слышишь? Мы придумаем что-нибудь. Мы сделаем так, что больше никто не будет мучаться и страдать. И твой муж тоже.
– Правда? – Глаза Ренаты засветились надеждой.
– Правда, – твердо сказал Максим. – Я в этом теперь уверен. Если ты будешь со мной, я смогу сделать все, что угодно. – Он засмеялся: – У меня же куча денег!
– Ты работаешь в этом «Эвересте»?
– Ты говоришь «работаю»?! – Максим расхохотался. – Да я хозяин этой шарашкиной конторы! Хо-зя-ин! Понимаешь?! Все это – мое!
У Ренаты расширились глаза.
– Хозяин? – недоверчиво переспросила она. – Как это?
– А так. – И Максим, ничего не скрывая, впервые рассказал Ренате всю историю своего внезапного обогащения.
– Вот как… – протянула она. – А я, дурочка, деньги хотела сюда вложить… – Вдруг она испуганно посмотрела на него: – Зернышко мое, ведь это же нечестные деньги!
– Большие деньги никогда не бывают честными, зайчик.
– А ты не боишься… расплаты?
– Я тебе сказал, что я уже за все расплатился, – отрезал Максим и, поскольку она непонимающе смотрела на него, добавил: – Мои родители погибли…
Рената охнула, прикрыв ладонью рот.
– Их застрелил какой-то ублюдок. Говорят, случайно, в перестрелке. – Лицо Максима закаменело, губы сжались. – Как ты думаешь, за что мне это? Я должен найти убийцу. И для этого мне нужны деньги. Без них я ноль, я ничего не смогу.
Рената молча обняла его, притянула к себе.
– Я верю тебе и люблю тебя, – прошептала она и повторила его слова: – Мы теперь вместе.
Глава 31
Борис Семенович Илларионов сидел в аэропорту Дюссельдорфа уже долгих пять часов. Рейс из Санкт-Петербурга задерживался по причине нелетной погоды, и шестидесятипятилетний владелец торгового центра «Империал», под громким названием которого скрывался весьма скромный, по западным меркам, двухэтажный магазин по продаже товаров для спорта и туризма, заметно нервничал. Вот уже несколько лет, со времени своего поспешного отъезда с родины в благодатную, но чужую Германию, он не видел своего любимого внука Максима. Более того, ввиду некоторых не афишируемых обстоятельств, до самого недавнего времени Борис Семенович, в новом немецком паспорте которого сейчас стояла скандинавская фамилия Эриксон, не мог легально пересечь российскую границу и был лишен возможности даже присутствовать на похоронах трагически погибших в России дочери и зятя – родителей Максима. Внук остался единственным родным ему человеком, и его неожиданное сообщение о скором приезде обрадовало старика до глубины души.
Борис Семенович сидел в зеленом пластиковом кресле зала ожидания и пил пепси-колу из маленькой жестяной баночки. Время томительного ожидания тянулось чертовски медленно, как ползущая по бескрайней пустыне старая черепаха. Наконец из громкоговорителя донесся мелодичный сигнал и приятный женский голос сообщил, что самолет авиакомпании «Люфтганза», следующий рейсом из Санкт-Петербурга, прибывает через десять минут. Несколько десятков встречающих потянулись к стеклянным дверям, из-за которых должны были появиться пассажиры опоздавшего рейса. Борис Семенович смял ладонями пустую банку, оставил ее на соседнем сиденье, поднялся и последовал за остальными.
Максим мало изменился за прошедшие годы. Та же короткая светлая шевелюра, те же живые глаза. Но теперь он возмужал, в его облике появился некий лоск, присущий людям обеспеченным и довольным собственной жизнью. На внуке был расстегнутый на груди длинный светлый плащ, белое кашне и дорогой костюм. Рубашка с воротником-стойкой делала его похожим на артиста.
Пропустив вперед основную массу пассажиров, Максим остановился посреди просторного зала аэропорта, поставил на пол небольшой коричневый чемодан и стал ошарашенно оглядываться по сторонам. После скромного питерского Пулкова аэропорт Дюссельдорфа показался Денисову чем-то фантастическим. Впервые оказавшись за пределами еще недавно окрашенной в кумачовый цвет одной седьмой части суши, Максим вдруг почувствовал себя европейцем.
Дав возможность внуку осмотреться, Борис Семенович медленно подошел к Денисову сзади и кашлянул, привлекая внимание.
– Максим, – тихо позвал он.
Денисов резко обернулся и удивленно уставился на загорелого мужчину в солнцезащитных очках и красной спортивной куртке. На ногах у него были легкие кроссовки, а на плече – спортивная сумка «адидас». Узнать в этом подтянутом, коротко подстриженном моложавом мужчине своего номенклатурного деда Максиму было трудно. Он больше привык видеть его втиснутым в серый совдеповский костюм на фоне просторного кабинета, с неприступным каменным лицом разговаривающим с подчиненными. Стоящий перед Денисовым улыбающийся дед скорее напоминал безмятежного завсегдатая теннисных кортов или любителя игры в гольф.
