Кирилленко не мигая смотрел в глаза Корнеича и с трудом сдерживался, чтобы не вцепиться в его хилую морщинистую шею. Как было бы здорово таким простым и, главное, дешевым способом избавиться от этого жадного старика! Косточки хрупкие, податливые, достаточно лишь слегка надавить и со спокойной душой ехать в «Прибалтийскую» на банкет! Но увы, такие, как Корнеич, прежде чем что-либо предпринять, очень хорошо все взвешивают, продумывают и только затем решаются на опасную игру. Не то что нынешние отмороженные, которые первым делом хватаются за стволы, палят во что попало, а уже после, сидя на тюремной параше, начинают напрягать единственную извилину и соображать, что, возможно, гораздо лучше было бы в свое время пойти на завод гайки закручивать… Глядишь, и остался бы свободным, хотя и без «БМВ».
– А что, если я сейчас возьму и задержу тебя, а потом засажу в камеру, где ты случайно кончишь жизнь самоубийством? Повесишься на резинке от трусов! – Кирилленко без всякой веры в успех предпринял последнюю попытку решить дело без потерь. – Что тогда делать будешь?!
– Я?! – пожал худыми плечами старик. – Я-то, наверно, уж ничего не смогу. А вот те ребята, которым я оставил на сей счет соответствующие указания, найдут, как поступить при подобном раскладе!.. Так что только держись!.. Молодые, горячие… Прямо как я полвека назад. Отнесут пленку на телевидение, и…
– Каким образом кассета оказалась у тебя? – бросил полковник, но старик опять неопределенно пожал плечами.
– Забыл, представляешь?! Лекарство нужно, маленький зеленый «лимончик». Вот тогда все сразу вспомню. А потом спокойно уйду на покой и начну разводить пчел где-нибудь на Карельском перешейке, на тихом лесном хуторе. Красота! – Корнеич в умилении закатил глаза и грустно вздохнул. – Так что, Виктор Викторович, одна надежда на тебя. Доктор ты мой ненаглядный…
– Какие ты дашь гарантии, что оставишь меня в покое? – прошипел сквозь зубы новоиспеченный пенсионер.
– Только мое честное слово, – серьезно ответил вор. – Но цену ему ты знаешь, так что можно считать такой залог вполне достаточным. Насколько я понял, согласие все-таки достигнуто?
– А что, у меня есть другой выход? – ухмыльнулся Кирилленко, доставая из пачки очередную сигарету и сжимая зубами фильтр. – Разве что пристрелить тебя, старый хрен, прямо здесь, не отходя от кассы, чтобы больше воздух не портил?! А там уже посмотрим, какие ты принял против меня меры предосторожности!
– Что ж, я согласен, – рассмеялся старый вор и закрыл ставший на время ненужным зонт. – Столько раз под смертью ходил, что уже и не страшно. Не напугать тебе меня, начальник. А вот тебе стоит поостеречься…
– Не понял! – рявкнул Кирилленко, оглядываясь на стоявшую в пятидесяти метрах позади собеседников черную служебную «Волгу». – Что, борзеть начинаешь?
– Не надо так нервничать, нам, людям пожилым, это вредно! – поморщился Корнеич. – Лучше обговорим детали. Вот, – вор сунул руку в карман плаща и достал клочок бумаги, – здесь номер счета в шведском «Индастриал Моушен банк». Деньги – миллион американских долларов – должны поступить туда не позднее чем через… три дня…
– Я не успею.
– Сказки, начальник, будешь загибать своим будущим внукам, а меня они уже давно не трогают. Едем дальше… – Корнеич подождал, пока Кирилленко уберет в карман переданный ему листок с цифрами, а потом продолжил: – Как только баксы упадут на счет, я немедленно звоню тебе на сотовый и говорю, где взять кассету. На этом сделка считается завершенной. Ну, как я придумал, хорошо?! – вор улыбнулся и с видом победителя посмотрел на злого как черт полковника.
– Не то слово! – огрызнулся тот. – Пока можешь радоваться. Не знаю, какими тайными тропами Безукладников вышел на такого прожженного ухаря, как ты, и отдал на хранение кассету, но хочу тебя предупредить – после совершения обмена я не дам за твою поганую душу даже раздавленного «бычка»! До сих пор никому еще не удавалось так безнаказанно шутить с полковником Кирилленко, и ты тоже не станешь исключением… За секунду до смерти ты вспомнишь эти мои слова, обещаю.
Виктор Викторович смерил вора уничижительным взглядом, развернулся и твердым шагом направился к машине.
Когда полковничья «Волга» скрылась за поворотом, Корнеич, проводив ее взглядом, тяжело вздохнул, вынул из карманов плаща дряблые, со вздувшимися венами руки и обнаружил, что они дрожат.
– Все, дожму этого поганого мента и ухожу на покой, – пробормотал заслуженный вор себе под нос. – Стар я стал для таких игр… – Потом Корнеич вдруг злорадно улыбнулся и добавил: – А все-таки прищучил я эту падлу злоебучую, прищучил! Ишь ты! И нашим и вашим всю жизнь служить пытался, сука!
И старик бодро зашагал к припаркованному возле здания Финляндского вокзала «Мерседесу» серебристо-серого цвета. Он потянул на себя дверцу, бросил на сиденье сложенный зонтик, потом сел сам и тихо приказал, обращаясь к сидевшему впереди крепкому парню в черной кожаной куртке:
– Домой вези! Устал я что-то сегодня…
Глава 20
Подняв воротник из-за пронизывающего ветра, Ворон шел по тротуару, искоса поглядывая на автобусную остановку на другой стороне улицы. В тусклом свете фонаря он увидел на остановке две женские фигуры и досадливо сплюнул, проклиная привычку богемной публики вечно опаздывать. Он зашел в продовольственный магазин и обошел все отделы, нигде подолгу не задерживаясь. Выйдя из магазина, он бросил взгляд на остановку, увидел возле стеклянного павильончика знакомый сухопарый силуэт и облегченно вздохнул. Перейдя улицу, Ворон, не подавая руки, коротко поздоровался с ожидавшим его высоким худощавым мужчиной и скомандовал:
– Пошли, я спешу.
Они шли кратчайшим путем – переулками и проходными дворами, и вскоре перед ними выросло здание драматического театра, никогда не считавшегося в Питере первостатейным, но в последнее, уже в постсоветское, время приобретшего шумную популярность благодаря паре модных постановок и появлению ряда молодых звезд. Подходя к зданию театра, Ворон всегда непроизвольно вспоминал одну из этих «звездулек», Веру Лихвинцеву: огромные синие глаза, широкие скулы, точеный прямой нос, пухлые чувственные губы, роскошные темные волосы… Ворон был слишком погружен в свои дела, чтобы думать о какой-то незнакомой, хоть и талантливой актрисе или тем более питать надежды на встречу с ней, однако образ этой красотки врезался в память помимо воли и время от времени всплывал из ее глубин. Спутник Ворона, гример театра, шел неровно, часто покашливал, и Ворон почти физически ощущал, как тот дрожит. Когда они оказались под фонарем крыльца служебного входа, гример умоляюще произнес:
– Слушай, я всего лишь на минуточку… Я быстро! Давай вместе зайдем…
Ворон бросил быстрый взгляд на его мертвенно-бледное лицо с синевой под глазами, с нервно кривящимся ртом, и сухо ответил:
– Я же сказал: у меня мало времени.
Гример с тяжелым вздохом потянул на себя тяжелую дверь.
– Этот парень со мной, – бросил он, заметив, как бдительная бабулька-вахтер при виде чужака приподнялась со стула. Они миновали вестибюль и пустились в путешествие по нескончаемым лестницам и коридорам. Немыслимая архитектура, в который раз подумал Ворон. Сразу видно, что прошлый век. Теперь он уже не заблудился бы по дороге к гримерному цеху, однако причудливая фантазия архитекторов конца XIX века не переставала его забавлять. У нужной двери его спутник вынул из кармана собственный ключ и трясущейся рукой с трудом попал в замочную скважину. Состояние гримера представляло собой обычную наркотическую ломку, и Ворон ничего не имел бы против того, если бы бедняга сбегал в имевшийся неподалеку притон и укололся. Однако как-то раз Ворон позволил ему это сделать, и в результате гример исчез и вернулся только через два дня.
