– Не скажите, дорого внимание, – ответил Михаил Андреевич и
добавил: – Этот-то, на черном «Запорожце», теперь старается где надо повернуть.
Вот бедолага, по шесть-семь раз по проспекту круги нарезает, пока впишется. Вы
ему скажите, я зла не помню, пусть уж в платный поворот катит, отвернусь в
сторону.
– Спасибо, – ухмыльнулась я, – только я ничего ему не
передам, он надо мной постоянно смеется и хвастается своими шоферскими
навыками, вот пусть и тренируется.
Михаил Андреевич захохотал. Его лицо освещали красно-синие,
быстро мелькавшие огоньки, которые отбрасывали фонари, установленные на крыше
патрульной машины.
– Ну, рад был встрече, – начал было постовой и вдруг,
выбежав на проезжую часть, резко замахал жезлом.
Роскошный джип, только что нагло проскочивший на запрещенный
сигнал светофора, затормозил прямо возле моего «Пежо» и патрульного автомобиля.
Дверь открылась, из салона выползла совершенно пьяная девица в мини-юбке и
коротенькой норковой курточке. Покачиваясь на километровых каблуках, она
икнула, мутным взглядом оглядела красно-синюю мигалку «Форда», потом навалилась
на Михаила Андреевича и хрипло спросила:
– Слышь, толстый, ну-ка скажи, на какой я дискотеке? А еще
лучше, притарань мне водки.
Постовой побагровел, но не растерялся. Распахнув дверь
милицейской машины, он велел пьянчужке:
– Садись, там у нас стол стоит!
Девица, еще раз громко рыгнув, неловко завалилась на заднее
сиденье.
– Видала? – спросил постовой.
– Да уж, – покачала я головой, – вы ее не отпускайте.
Он нахмурился:
– Кто же смерть на дорогу выпустит! Думаете, раз по
пятьдесят рублей за поворот беру, так я на все способен? Нет, знак там, на
проспекте, никому не нужен, так, мелкое нарушение, а это… Да она сама
разобьется и с собой на тот свет людей прихватит.
Помахав ему рукой, я уехала. Надо же, мне и в голову не
могло прийти, что абсолютно пьяная девица сядет за руль. И как только она не
попала в аварию. Хотя, говорят, алкоголиков бог бережет.
Приходько оказался дома, более того, он сам открыл дверь и
на мой вопрос: «Ростислав тут живет?» – ответил: «Ну, слушаю».
От фотографа исходил резкий запах спиртного, лицо его
покрывала трехдневная щетина, глаза были красными, волосы встрепаны, и, похоже,
он спал прямо в верхней одежде, потому что и его брюки, и рубашка были измяты
донельзя.
– Что хотите? – весьма неприветливо спросил он и поскреб
грязными ногтями подбородок.
– Заказ примете?
– Чего? – нахмурился Приходько. – Тут частная квартира, вы
перепутали, прачечная на первом этаже.
Он хотел захлопнуть дверь, но я быстро сказала:
– Вы же фотограф Ростислав Приходько?
– Ну, – буркнул хозяин.
– Мне сказали, что вы можете поработать на свадьбе, мы
заплатим.
Приходько скривился:
– Кто такую глупость-то сморозил? Я давно не снимаю, болею
очень, давление у меня.
Судя по амбре, которое вырывалось изо рта Ростислава, давит
на него в основном алкоголь, причем не лучшего качества.
– Меня отправила Милена Титаренко.
– Милка? – удивился пьяница. – Она жива?
– Конечно, а почему вас это удивляет?
– А ну заходи, – велел хозяин и посторонился.
Глава 29
Квартира напоминала сарай. Я попала только на кухню, но
думаю, комнаты выглядели не лучше. На грязном окне вместо занавески серела
газета. На столе вперемежку валялись огрызки хлеба, смятые пакеты из-под
чипсов, стояли две вспоротые банки с остатками дешевых рыбных консервов и
несколько чашек, давным-давно не мытых. Пол был затоптан, вот тараканов не
наблюдалось, или они ждали ночи, чтобы выползти из нор.
– Так Милка жива? – повторил Ростислав, плюхаясь на
табуретку.
– Она молодая женщина, чего ей умирать.
– Вот… ядрена Матрена, – забормотал Приходько, – а мне
сказали, тапки откинула!
– Кто сказал?
– Да баба приезжая, объяснила, умерла Милка, я страшно
расстроился! Такие деньги!
– А при чем тут деньги? – осторожно осведомилась я.
Приходько широко зевнул, обнажились черные обломки зубов.
– Эх, пивка бы, – пробормотал он и уставился на меня.
– Давайте куплю.
– Во-во, сбегай, – оживился Ростислав, – прихвати светлое.
Другое не люблю.
Я пошла в магазин. Прожив определенное время с алкоголиком
Генкой, хорошо знаю, как тяжело приходится сильно пьющему человеку, если он не
«примет на грудь». Алкоголизм сродни наркомании, начав регулярно прикладываться
к бутылке, через какое-то время вы не сумеете остановиться, организм будет
требовать спиртное, вас станет «ломать» и «корчить». Вот почему около магазинов
и на площадях, где массово стоят ларьки, трясутся «синяки», выпрашивающие
рубли. Им и впрямь плохо. Но я, честно говоря, не понимаю, отчего алкоголизм
считается болезнью. Если вы, к несчастью, заболели раком или туберкулезом, это
ужасно. Болезнь падает на голову, как нож гильотины, и вы совсем не виноваты в
произошедшем несчастье. А пьяница-то сам берет бутылку, никто же не вставляет
ему в горло воронку и не вливает водку насильно. Человек собственноручно
превращает себя в слабоумного идиота, ладно бы, делай он это в одиночестве. В
конце концов, каждый портит собственную жизнь как умеет. Но у подавляющего
большинства алкоголиков имеются жены и дети. Каждый вечер превращается в пытку,
когда, вслушиваясь в шаги на лестнице, они с ужасом думают – ну какой он
сегодня явится? А походы в гости? Все мужчины примут немного, для веселья, и
беседуют, поют или пляшут. А ваш безостановочно опрокидывает рюмку за рюмкой,
ругается с хозяевами, пытается затеять драку. Хуже всего приходится на
следующее утро, когда начинают звонить подруги и фальшиво сочувствовать:
– Дашутка, бедняжка, ну как ты с ним живешь? Мне тебя жаль!
У вас нет приличной одежды, обуви и еды, ваш ребенок боится
отца, и частенько приходится, схватив малыша, бежать ночью на улицу, потому что
добрый супруг и папа бушует в квартире. И уж совсем нестерпимо объяснять потом
все понимающим сослуживцам: «Да вот, поскользнулась вчера, подбила глаз».
