Манюня не удивилась, мы не раз с ней вместе лакомились
пирожными, которые тут подают особо дорогим в прямом и переносном смысле
клиентам. Поэтому она спокойно прошла в помещение и сейчас, если верить
изображению на экране, лопает корзиночку со взбитыми сливками.
Управляющий же, узнав о гигантской сумме, счел необходимым
поставить меня в известность.
– Извините, если я совершил бестактность, – оправдывался он,
– но, сами понимаете…
Я быстренько сгребла в кучу остатки ума и сообразительности.
Так, пусть уж лучше Ильичев считает меня дурой, чем Манюню воровкой.
Изогнув бровь, я уставилась на управляющего.
– Хотите сказать, что наш счет иссяк?
– Нет, – растерянно ответил Андрон Георгиевич.
– Тогда почему не даете деньги?
Ильичев окончательно растерялся:
– Но… такая сумма… ребенок…
– Маша – взрослая девушка, остальные члены семьи заняты, вот
ее и отправили в банк.
– Взять двести тысяч?!
– Подумаешь, – я старательно изображала «новую русскую», –
эка невидаль! Просто удивительно, что вы оторвали меня от важных дел из-за
такой чепухи!
Андрон Георгиевич сменил цвет лица с красного на зеленый. Я
решила закрепить успех и заявила:
– Конечно, замечательно, что вы проявляете бдительность, но,
ей-богу, не стоило заставлять меня нестись через всю Москву.
– Значит, выдать деньги?
– Естественно, – дернула я плечом, – как же иначе? Они нам
нужны!
Оставив шумно дышащего Ильичева в кабинете, я спустилась в
основной зал и дождалась, когда из маленькой двери, расположенной у лифта,
вышла Манюня. В руках она держала небольшой черный чемоданчик. Банк выдает
такие в качестве подарка клиентам, которые снимают нехилые суммы. За Маруськой
шли два охранника и сам Ильичев.
Увидев меня, Машка притормозила. Я недовольно протянула:
– Ну ты и долго! Сколько ждать можно!
– Извините, – забормотал Андрон Георгиевич, – пока
пересчитали…
– Вы делаете это вручную? – схамила я. – Хотите, купим в
качестве спонсорской помощи пару машинок для пересчета банкнот?
Ильичев закашлялся, но, естественно, ничего не сказал.
Охранники довели нас до «Пежо». Я завела мотор, заехала за угол, припарковалась
и спросила:
– Ну?
Большие голубые глаза Маши медленно наполнились слезами.
– Ты сама сказала, что я могу снимать сколько угодно денег,
они общие!
– Конечно, дружочек, просто я хочу знать, зачем тебе такая
сумма? Кто-то из твоих приятелей попал в беду? Наркотики? Или долги? Ты отдашь
деньги, никто из нас тебя не упрекнет, но, согласись, мы же всегда рассказываем
друг другу о тратах. Или ты больше не считаешь меня близким человеком?
Маня разревелась. Я подождала, пока бурный поток иссякнет.
Наконец она, всхлипнув последний раз, вытерла лицо рукавом. Розовый пуловер
мигом стал черно-зелено-красным.
– Вот и верь после этого производителям элитной косметики, –
покачала я головой, – ведь мы вместе покупали тушь, тени и помаду у «Диор».
Помнится, нам пообещали, что их водой не смыть.
Маруська посмотрела на испорченный джемпер.
– Зато, когда размажутся, ни за что с лица не стереть, –
грустно сказала она, потом, пошмыгав еще пару минут носом, прошептала: –
Мусечка, я не хотела тебя волновать.
– Все в порядке, рассказывай!
Слова посыпались из Маруськи, словно гречневая крупа из
разорванного пакета.
Глава 30
Пару дней назад, выходя из школы, Манюня наткнулась на
попрошайку: бледного, дурно одетого мужчину без ног, сидящего в инвалидной
коляске. Маня – жалостливый человек, никакие разговоры о том, что нищенство –
это хорошо поставленный бизнес, на нее не действуют. Она подает милостыню всем:
цыганкам, таджикам, пронырливым старушкам и «ветеранам» всех войн.
Вот и в тот раз протянула деньги несчастному инвалиду. Он
взял купюру и хрипло сказал:
– Храни тебя господь! Эх, и у меня могла быть такая девочка,
да нет!
– Где же ваша дочка? – проявила любопытство Маня.
Инвалид закашлялся и рассказал душераздирающую историю.
Имелась у него в свое время жена Рената и крохотная дочурка Машенька.
– Любил их, ох, любил, – повествовал калека, – хотел
обеспечить, одеть, накормить, вот и нанялся водить большегрузные машины по
стране. Да попал в аварию, лишился ног.
Пока несчастный лежал в больнице, Рената ушла, прихватив
дочь, более того, хитрая баба ухитрилась, подделав все документы, сначала
развестись с калекой, потом продать их общую кооперативную квартиру, вновь
выйти замуж и укатить в Америку.
– Вот я и остался на улице, голый да босый, – качал головой
дядька, – спасибо, пустили люди в комнату, теперь езжу, побираюсь! Искал, искал
свою доченьку, да не нашел, одна карточка осталась!
Порывшись в тряпье, которое прикрывало остатки ног, мужик
вытащил снимок. Машка, и так уже находившаяся на грани обморока, чуть не
умерла. Это была ее детская фотография.
– Ты хорошо знаешь этот снимок, – шептала девочка,
размазывая по лицу остатки косметики, – я стою в розовом костюмчике, а на ногах
тапочки в виде собачек.
– И ты решила помочь отцу?
Маня кивнула.
– Отчего такая большая сумма?
– В Америке за двести тысяч делают электронные протезы, – с
отчаянием сообщила Маруся, – дядя Гера сказал, что будет ходить как с родными
ногами.
– Его зовут Гера?
– Игорь просил обращаться к нему: «папа». Но я не могу пока,
вот и придумала Геру, вроде не так официально.
– Почему мне не сказала?
– Дядя Гера очень просил: «Не говори никому, Машенька, не
хочу в вашу семью вползать, мне бы только ноги новые…»
Я обняла девочку, чувствуя, как в душе разгорается злоба
против негодяя.
– Маняша, включи воображение. Когда Рената вместе с Геной
уехали в Америку, тебе не исполнилось еще и полугода.
– И что?
